Луиза Дуглас - Love of My Life. На всю жизнь Страница 18

Аннели тоже нравилась мальчикам. Мы прекрасно дополняли друг друга, всячески подчеркивая и выпячивая свою раннюю сексуальность. В нашем классе я одной из первых начала бегать на свидания, постоянно меняя кавалеров. Мы ходили в кино и на танцы, держались за руки, и иногда я разрешала очередному поклоннику поцеловать себя. Но мне ни разу не встретился парень, который бы по-настоящему мне понравился. Наверное, из-за постоянной смены кавалеров я приобрела определенную репутацию, но распущенной в полном смысле этого слова я никогда не была. Я не относилась к тем несчастным девчонкам, которым приходилось буквально торговать собой, чтобы привлечь внимание мальчиков и завоевать определенный статус среди ровесниц.

Обучение мальчиков и девочек в двух средних школах Уотерсфорда было раздельным, но мы встречались на дискотеке в конце учебного года. Ни мне, ни Аннели не приходилось стоять у стены ни минуты. Я танцевала с разными мальчишками. Как-то на медленный танец под Уитни Хьюстон меня пригласил парень по имени Эйден Трейси. Он был очень пьян. Его горячее дыхание обжигало мое ухо, а напряженный член, распирая штаны, упирался мне в живот. Мы поцеловались. Я почувствовала на губах привкус «Кэмела» и пива. Он предложил мне прогуляться, но я отказалась.

Подстрекаемая мистером Хэнсли, моя мать в штыки воспринимала все, что я говорила, надевала и делала. Вскоре моя жизнь была регламентирована таким безумным количеством правил и запретов, что, обходя их, я стала настоящим мастером всяческих ухищрений.

Так как мне было запрещено покупать косметику в аптеке Портистона, мы с Аннели приноровились воровать разные мелочи в универмаге «Уосбрукс». (Не представляю, как выходят из положения современные подростки со всеми этими идентификаторами и защитными этикетками.) Потом мы забирались на второй этаж автобуса и по дороге из Уотерсфорда в Портистон с восторгом рассматривали свои трофеи. Когда у Аннели или у меня никого не было дома, мы делали друг другу макияж, стараясь добиться максимального эффекта.

Когда однажды нас увидел отец Аннели, он сказал:

— Не понимаю, зачем вам нужно замазывать свои хорошенькие личики этим дерьмом?

Мистер Феликоне выразился более поэтично. Заметив, как, сидя за столиком в «Маринелле», мы красим губы, он сказал, что не видит необходимости в том, чтобы наносить позолоту на живой цветок. В ответ мы лишь захихикали, как это обычно делают подростки.

Однажды мы попались. Мистер Хэнсли увидел, как мы с Аннели вылезаем из автобуса в почти прозрачных марлевых блузках и джинсовых шортах, настолько коротеньких, что из-под них виднелись трусики. Собранные в конский хвост волосы не мешали рассмотреть и сережки. В тот день нам удалось проколоть уши, убедив девушку в парикмахерской, что нам уже есть шестнадцать. После этого какие-то старшие ребята пригласили нас в паб и угостили коктейлем, в который входили сидр и шерри. На прощание они попросили у нас номера телефонов. В результате мы с Аннели были настолько возбуждены этим восхитительным приключением, что совсем забыли об осторожности и о длинных юбках, которые всегда надевали поверх, перед тем как выйти в Портистоне.

Хэнсли был шокирован. Он буквально запихнул нас в свою машину и отвез ко мне домой, где мы прослушали длинную лекцию о своем «распутном» поведении. Мы ерзали на стульях, нервно хихикая от страха и смущения, и надеялись только на то, что никто из знакомых нас не видел.

Потом были вызваны родители Аннели, и наше непристойное поведение стало предметом долгого и крайне неприятного для нас обсуждения. Вердикт был суров. Весь остаток лета нам было запрещено выезжать из Портистона без сопровождения взрослых, а восемь вечера объявлялись комендантским часом.

От Линетт я тоже не дождалась сочувствия. Когда я стала возмущаться несправедливостью наказания, она сказала:

— Послушай, тебе нужно потерпеть всего пару лет. Делай то, что тебе говорят, веди себя прилично, и твоя жизнь станет значительно легче. А когда тебе исполнится восемнадцать, ты сможешь поступать так, как тебе заблагорассудится, — носить, что хочешь, ездить, куда захочешь, и гулять хоть всю ночь напролет.

— Но восемнадцать мне будет только через три года!

— Поверь мне, они пролетят мгновенно. Ты даже не заметишь.

— А вдруг я умру до того, как мне исполнится восемнадцать? Ведь я даже пожить не успею.

— Ты не умрешь.

— А вдруг?

— Никаких вдруг.

— Почему?

— Потому!

— Ты не можешь этого знать!

Я представила себя умирающей от какой-то загадочной болезни, как лежу на своей кровати, на розовом нейлоновом стеганом покрывале в коротенькой ночной сорочке. Ногти на изящно вытянутых ногах покрыты голубым перламутровым лаком, руки скрещены на груди, темные волосы разбросаны по подушке, в ушах сверкают золотые сережки-гвоздики. Картина была настолько трогательной, что я чуть не заплакала, подумав, как моя мать будет горько раскаиваться в том, что послушала эту крысу Хэнсли и заперла меня в нашем мрачном, безрадостном доме в этом скучном маленьком городишке.

Я мысленно составляла газетные некрологи, планировала красивые, живописные похороны, на которых все поймут, какой талант они потеряли в моем лице. Линетт продекламирует стихи, а Аннели, возможно, исполнит какой-нибудь танец. Я хотела, чтобы на похоронах играла моя любимая музыка. Тогда к числу моих главных кумиров относились Мадонна и «Калче Клаб». Я представила себе, как рыдает моя мать, закрывая лицо носовым платком. Подавленный и бледный Хэнсли не находит себе места от стыда. Линетт снова и снова вспоминает наш последний разговор: «А вдруг я умру до того, как мне исполнится восемнадцать…» — «Ты не умрешь». Ха! Это заставит ее задуматься.

В тот момент я думала, что это будет самое скучное лето в моей жизни. На поверку же оно оказалось одним из самых восхитительных.

Глава 13

В четверг после обеда, когда я смотрела телевизор, зазвонил телефон. Номер был мне незнаком. Оказалось, что звонит секретарь исторического факультета университета. Она поинтересовалась, смогу ли я прийти на собеседование с профессором в следующую среду в три часа. Я попросила ее немного подождать и сделала вид, что проверяю свое расписание. Обойдя комнату по периметру три раза, я снова взяла трубку и сказала:

— Да, в среду я свободна. Время меня вполне устраивает.

Положив трубку, я схватила диванную подушку и закружилась в танце. Мне обязательно нужно было поделиться с кем-то моими чудесными новостями. Не рискнув снова звонить Марку, я набрала номер Линетт. Она все еще обижалась на меня. Во-первых, потому что я уехала за триста миль, не посоветовавшись с ней, во-вторых, потому что, переехав, я даже не удосужилась позвонить ей и сообщить, что со мной все в порядке, что я жива и здорова.