Николас Спаркс - Последняя песня Страница 19

Стив отвернулся к окну. За стеклом ничего, кроме синего неба и яркого беспощадного солнечного сияния, врывающего­ся в комнату. Ни птиц, ни облаков, ни деревьев. За спиной слы­шался размеренный писк сердечного монитора. Он звучал сильно и ритмично, так что казалось, будто отец проживет еще два­дцать лет.

Но убивало его не больное сердце.

— Как он? — спросила Ким вечером, когда они говорили по телефону.

— Плохо. Не знаю, сколько ему еще осталось, но...

Стив осекся, представляя, как Ким стоит у плиты, помеши­вает пасту или режет томаты, зажав телефон между ухом и пле­чом. Разговаривая по телефону, она никогда не могла усидеть на месте.

— Кто-то еще приходил? — продолжила она.

— Нет.

Он не объяснил, что, если верить медсестрам, отца вообще никто не навещал.

— Ты смог поговорить с ним?

— Недолго. Он почти все время впадал в забытье.

— Ты сказал ему все, что я велела?

— Да, — выдохнул он.

— И что он ответил? Что тоже тебя любит?

Стив знал, какой ответ она хочет услышать. Он стоял в доме отца, рассматривая снимки на каминной доске: крестные родите­ли Стива, свадебные фото его и Ким, маленькие Ронни и Джона.

Рамки были пыльными: очевидно, к ним не прикасались годами. Он знал, что снимки поставила сюда мать, и, глядя на них, гадал, что думал отец, когда смотрел... Да видел ли он их вообще или хотя бы понимал, что они тут?

— Да, — выдавил он наконец. — Он сказал, что любит меня.

— Я рада! — облегченно воскликнула Ким, словно его от­вет подтвердил ее понимание этого мира. — Я знала, как это важно для тебя!

 Стив вырос в белом домике в стиле ранчо, в окружении та­ких же домиков в центральной части острова. Домик был ма­леньким, с двумя спальнями и отдельным гаражом, где хранились инструменты отца и вечно пахло опилками. Задний двор, затененный огромным искривленным дубом, который круг­лый год не сбрасывал листву, не получал достаточно света, по­этому мать посадила огород перед домом. Она выращивала то­маты, лук, репу, бобы, капусту и кукурузу, и летом с крыльца было невозможно увидеть дорогу, проходившую неподалеку от дома. Иногда Стив слышал, как ворчат соседи, жалуясь, что наличие деревенского огорода сильно обесценивает их соб­ственность, но открытого бунта не было, и, кроме того, никто ничего не смел сказать отцу. Все прекрасно сознавали, что ни­чего хорошего из этого не выйдет. Кроме того, они любили его жену и помнили, что в один прекрасный день им понадобятся его услуги.

Его отец по профессии был прекрасным столяром, но обла­дал даром починить все на свете. Много лет Стив наблюдал, как он ремонтирует радио, телевизоры, моторы машин и газоноко­силок, текущие трубы, засорившиеся канавы, разбитые окна, а однажды даже гидравлические прессы маленького завода по про­изводству инструментов. Он не закончил среднюю школу, но обладал поразительным интуитивным знанием механики и ос­нов строительного дела. По ночам, когда звонил телефон, отец всегда сам поднимал трубку, потому что обычно звонили ему. Он почти ничего не говорил, выслушивал описание очередной аварии, записывал адрес на клочке бумаги, оторванной от ста­рой газеты. Повесив трубку, отец шел в гараж, набивал ящик инструментами и уходил, не говоря, куда именно и когда вер­нется.

Как правило, утром под статую Роберта Е. Ли, вырезанную отцом из куска плавника, был аккуратно подсунут чек. Мать бра­ла его, гладила отца по спине и обещала обналичить в банке. Отец тем временем завтракал. Это были единственные регулярные проявления нежности, которые замечал Стив. Правда, они ни­когда не спорили и избегали ссор. И казалось, им нравилось общество друг друга. Однажды Стив увидел, как они, глядя в теле­визор, держатся за руки. Но за все восемнадцать лет, прожитых Стивом в доме, он не заметил, чтобы родители целовались.

У отца была одна страсть в жизни — покер. В те ночи, когда телефон не звонил, отец шел играть в одну из трех лож, членом которых он состоял исключительно из-за игры, и ни с кем там не приятельствовал. Спокойно садился за стол с масонами или ветеранами и играл в покер много часов подряд. Игра заворажи­вала его. Он любил просчитывать различные варианты и возмож­ности, решая, выложить ли карты на стол или сблефовать, имея на руках пару шестерок.

Он говорил об игре как о науке, словно удачливость не име­ла ничего общего с выигрышем. «Секрет в том, чтобы уметь лгать и знать, когда кто-то лжет тебе», — говаривал он.

Со временем Стив решил, что отец действительно умел лгать. В свои пятьдесят, когда руки скрючились от многолетних столярных работ, он отказался делать резные панели и устанав­ливать дверные рамы в домах на океанском побережье, во мно­жестве появлявшихся на острове. Кроме того, по вечерам он больше не отвечал на звонки, но каким-то образом ухитрялся оплачивать счета и к концу жизни имел достаточно денег, что­бы оплатить лечение, которое медицинская страховка не по­крывала.

Отец никогда не играл в покер по субботам и воскресеньям. Субботы посвящались работам по дому, и хотя огород явно не нравился соседям, зато интерьер был настоящим шедевром: па­нели, резьба по дереву, каминная консоль из двух кленовых бло­ков... Он сколотил шкафчики на кухне, а деревянные полы были такими же плоскими и гладкими, как бильярдный стол. Пере­делал ванную, один раз, другой — через восемь лет. Субботни­ми вечерами он надевал пиджак, галстук и вел жену ужинать. Воскресенья он оставлял для себя. После церкви работал в мас­терской, пока жена пекла пироги или консервировала овощи на кухне.

         В понедельник все начиналось сначала.

Отец никогда не учил его игре в покер. Стив был достаточ­но умен, чтобы самостоятельно овладеть основами, и считал, что может различить, когда кто-то блефует. Несколько раз сыграв с однокурсниками в колледже, обнаружил, что игрок он абсолют­но средний, не лучше и не хуже других. После окончания кол­леджа Стив перебрался в Нью-Йорк, но иногда навещал роди­телей. Впервые он приехал только через два года, и когда вошел в дверь, мать крепко стиснула его в объятиях и поцеловала в щеку. Отец пожал ему руку и сказал:

— Твоя ма скучала.

Подали кофе и яблочный пирог. Когда все поели, отец встал и потянулся за пиджаком и ключами от машины.

Был четверг, а это означало, что он идет в ложу Элкс. Игра заканчивалась в десять, и через пятнадцать минут он уже будет дома.

— Сегодня ты никуда не пойдешь, — сказала ма с более силь­ным, чем обычно, европейским акцентом. — Стив только что приехал.

Насколько помнил Стив, мать впервые попросила отца не ходить в ложу. Но если тот и удивился, все же виду не подал. Ос­тановился на пороге, а когда повернулся, лицо его было непро­ницаемым.