Невыносимый брат (СИ) - Анина Татьяна Страница 19

— Один раз не пидарас, — улыбаюсь ему, потом откидываю его руки и делаю гордый вид. Рукой развожу в сторону и рассказываю, — это традиция! Это по-мужски. У нас в семье принято в писюн целовать младенцев мальчиков.

— Что, реально? — офигевает Костя.

— Да, — я хватаю пьяного Мирона за шею и тяну к себе, целую его в лоб и получаю кулаком в живот. Толстовка не дают всеобъемлить щадящую силу дружеского удара под дых, но загибаюсь. — Я серьёзно, — ною я. — Меня в два месяца дядька в хуёк целовал. Ритуал такой. К тому же ты мою малышку целовал, тварь… Как ты мог? Как мог моего Гелика?

— Сладкая девчонка, — смеётся надо мной Рон. — Я даже за неё переживаю.

— Ну, вы, бля, в жопень ужрались, — хохочет Костя и шарит в карманах своей нереальной куртки, явно на вырост. Но до неё Костику ещё лет тридцать расти придётся. Он достаёт на свет фонаря кастет.

— Сам отлил, — кровожадно улыбается он, показывая холодное оружие.

Я быстро отбираю у него тяжёлый кастет и напяливаю на свою руку. Костя меня в два раза меньше, и руки у него тоже мелкие, как у девчонки. Но я умудряюсь впихнуть пару пальцев в кольца…

Снимаем кастет пока идём до клуба.

Пиво на текилу имеет поражающий эффект, вертолётики раскидываю рукой.

Потом зал, мелькание огней. Туалет, знакомый запах. Меня целует Мария. Я ей подарил духи с оттенком малины, как у Гелика. У моего Ангела такие.

Ангел…

Мужской туалет, жадные поцелуи на шее, она засасывает кожу, оставляет следы, метит меня.

Я хочу секса, я дико хочу Машке вставить. Но нельзя.

Машка спускается ниже, садится на унитаз. Облизывается, готовая отсосать.

Я почти ничего не вижу, хватаюсь рукой за перегородку кабинки, достаю член… Меня бьют сумочкой. У Машки подделка, но бляшка Дольчи Кабана, как кастет у Костяна, тяжёлая и оставляет на моём лице вмятину.

Куда-то иду, гремит кастет на моём пальце об стену.

Холодно жесть! Члену холодно.

— Спрячь, мудило! — орёт откуда-то Мирон.

Это я со спущенными штанами на улицу вышел. Он кулаком запихивает мой несчастный член в штаны и закрывает ширинку вместе с лобковыми волосами. Я ору во всю пасть, умоляю пощадить, ссылаюсь, что Гелику ещё пригодится.

Меня пытается успокоить чей-то ботинок. Воинственно сжимаю кастет и бью ближайшую морду.

— Это носороги!

— Я тебе сейчас глаза местами поменяю! — Кричу зверем и кидаюсь в драку….

Где все?

Иду, пошатываясь, по парку в сторону дома. Мирон твёрже стоит на ногах, глотает пиво. Ржут наши пацаны, и я тоже ржу, не понимаю что смешного, так, за компанию.

Всё вокруг вертится. Аптека. Улица. Фонарь. Знакомая дверь. Унитаз. Холодный душ.

Полотенце на бёдра… Лоб — стиральная машина.

Выхожу в коридор. Мирон падает перед моей матерью на колени. Я подхожу к родной матушке на четвереньках, теряя полотенце по дороги. Она бьёт нас мокрой тряпкой, но мы с Мироном ухватив её лодыжки целуем её тапки.

— Родная, — перекрикиваю я её ругань, — Мамочка, прости!

— Простите нас! — вторит Мирон.

Постель… Ноги Мирона у моей щеки.

Палец распух в кастете, боль невыносимая.

— Вот, что значит, ноги женщине ночью поцеловать, — работает напильником Мирон, освобождая мой багрово-синий палец.

За окном раннее утро. Солнечно. Лучи скользят по подоконнику и освещают стол. На нём три закуски, пирожки и чай крепкий, две маленькие стопки любимой маминой настойки из брусники. Это нам, чтобы опохмелиться.

— Реально. Буду Гелику по ночам ножки целовать, — болезненно усмехаюсь, прикладывая влажное полотенце к голове. — Я вчера с Машкой в туалете…

Мирон перестаёт пилить и начинает ржать, закидывая голову назад.

— Что? Она мне засосов наставляла.

Не дождавшись ответа, выхватываю у Мирона напильник и продолжаю спиливать проклятый кастет.

— Ты в общем с ней в кабинку ушёл. Я решил тебя спасти. В общем она уселась на унитаз, чтобы у тебя отсосать, а ты ссать хотел.

— Что?!!! — я в ужасе смотрю на него.

Он не может успокоиться, стягивает со стола пирожок.

— Кирюха, ты, пиздец, подонок!!! Она этого никогда не забудет.

— Надо извиниться, — на полном серьёзе решаю я и наконец-то освобождаю свой палец.

— Нашёл перед кем извиняться. Нормальная девка никогда так бы не стала делать.

— Если только она тебя своим пацаном не считает.

Похмеляться даже не думаю, смотреть не могу на спиртное. Чай себе наливаю.

— Машка с парнем пришла в клуб, тебя увидела и решила вспомнить былые успехи.

— Как ты думаешь, Геля в своём лагере трахается с пацанами?

— Не знаю, напиши ей, — жуёт Мирон.

— Она меня заблокировала. Напиши ты.

Он моментом достаёт свой телефон и пишет сообщение.

— Ну вот, она и меня заблокировала, — показывает мне экран. Там светится сообщение Рона: «Кирюха интересуется, ты трахаешься в лагере или нет?» И сообщение, что пользователь АНГЕЛина его добавила в чёрный список.

— Бля, купи себе мозг, — смеюсь я. Нормально он отказался быть посредником.

— Ничё, меня Любава тоже заблокировала, хотя мы так долго дружили.

— В общем о пьянке лучше никому из будущих жён не знать. Мало того, что целовались, опозорились на весь посёлок, ещё и голые в одной кровати спали.

— Это всё ты, не виноватая я! — смеётся Рон.

Завтрак проходит в тишине. Мы с Роном зависаем в своих телефонах. Отходняк тянется на пару часов, пока я вроде не прихожу в себя.

— Мне батя квартиру купил, — решаюсь сказать. — Рон, деньги нужны?

— Мне всегда деньги нужны, — он доливает чайник, чтобы выпить ещё чая.

— Помоги мне с ремонтом, я заплачу. Не то, чтобы я тебя оскорбляю… — даже боюсь на него посмотреть. — Бабке сейчас денег оставишь, у меня можно будет пожить.

Он думает, ему не нравится идея, но я вроде всё правильно сказал.

— Ладно, — кивает он. — В общагу не хочу, там скукотища. И ты криворукий без меня пропадёшь.

Я его толкаю в плечо, и мы смеёмся.

Матери моем посуду, после себя оставляем идеальную чистоту. Мирон из салфеток накручивает три розочки. Это его Любава Часова научила, когда они общались. Она любила рисовать и увлекалась оригами.

Всё складывается как нельзя лучше! Отваливаю бабке Мирона деньги лично в руки. Рон недоволен, но молчит. Едем в город. Окна открываем, врубаем музло. Долетаем до квартиры быстро. Она в старом районе, прямо в центре города. Во дворе растут большие деревья В подъезде лестница солидная с мраморными балясинами.

Сама квартира в ужасном состоянии. Кухня с гостиной соединены, метраж приличный. Ванная и унитаз разбиты.

С Мирохой круто, сразу делаем план, что к чему и едем закупать строительные материалы. До вечера крутимся, ночевать остаёмся на квартире.

Спим на матрасе «вольтом», как и прошлой ночью, но одетые. Утром рано привозят материалы, начинаем со стен. Сантехника пришлось вызвать, не рискнули сами лезть. Меняют два окна на новые стеклопакеты. Становится как-то светлее.

Следующей ночью Мирон уезжает на ночевку в общагу. Ему звонит какой-то сосед по кличке Клёпа. Его беднягу там гнобят. Предлагаю свои услуги, но Мирон не соглашается.

Без него тоска зелёная. Скучаю по Геле безумно. Мне уже кажется, что ни хрена это не влюблённость, а полноценная любовь, потому что я засыпаю с её именем на губах, и просыпаюсь. Как только вспомню, её тело иду в душ, чтобы душить своего несчастного змея.

Осознаю, что натворил. Я неадекватен, я ненормальный и как вылезти, не знаю. И принимаю отнюдь не самое лучше решение. Бегу на ночь глядя к тату-мастеру. Выкалываю на плече дракона. Он ползёт к груди и дышит жаром на сердце. Терплю, словно Геля просила об этом. Для неё, чтобы ей понравилось. Сам усмехаюсь. Это одержимый Мирон не допускает мысли, что Люба будет не с ним. Я же всё понимаю, просрал своё счастье. Мучиться мне… Неизвестно теперь сколько.