Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс Страница 19

– Не много, – улыбнулся он на мою дерзость. – Подозреваю, чуть больше, чем вы. Но раз уж вы позволяете себе меня перебивать, пожалуй, я позволю себе называть вас на «ты». Не возражаете?

– Нет, – уверенно покачала головой я.

– Тогда я расскажу тебе одну историю, а ты уже сама решишь кто в ней прав, а кто виноват. Итак, – соединил он перед собой руки подушечками пальцев – так они не тряслись – и задумался.

И я невольно подумала: нарисовать бы эти руки. Такие длинные и до сих пор красивые были у него пальцы. Несмотря на сухость, пятна и лёгкое подрагивание, истончённость костей придавала им истинный аристократизм.

– Я слушаю, – напомнила я о себе, переводя взгляд на лицо.

– Однажды, лет двадцать назад, – вздохнув, поднял он на меня глаза, – один молодой человек, с хорошей памятью и пытливым умом, увлечённый археологией и поисками предметов искусства, утерянных во времена Второй мировой войны, ковыряясь в запасниках музея, находит ничем не примечательный документ с описью. Описание примитивных орудий труда на немецком языке его не сильно потрясло, но он запоминает имя – Неандер Нойман. Запоминает, и через какое-то время в библиотеке случайно встречается со студентом, увлечённым генеалогией, а точнее поисками своих родственников. И отгадай, какая фамилия интересует парня?

– Нойман? – тут же выпалила я.

– Почти. Неандер, – улыбнулся он и неожиданно блеснул искусственными, но очень красивыми зубами. – Помнишь, я упомянул про увлечение археологией. Так вот. С немецкого «нойман» переводится как «новый человек». А то же самое на греческом звучит как «неандер». Для учёного, обременённого знанием языков, довольно комично звучит такая тавтология, а для археолога является даже знаковой, не удивительно, что он её запомнил, правда? Тебе слово «неандер» ничего не напоминает? Неандер…

– Неандер… талец? – уловив его интонацию, предположила я, чувствуя себя на викторине.

– Совершенно верно, – довольно кивнул он. – Именем проповедника Неандера в девятнадцатом веке назвали долину реки Дюссель, а по-немецки «таль» и есть «долина». Там спустя полвека после переименования и нашли останки человека, ныне известного нам как неандерталец. Настоящая же фамилия деда проповедника Неандера была как раз Нойман, но…

Он задумался.

– Но вернёмся к нашим героям? – подсказала я.

– Да, – охотно согласился он. – Итак, двое молодых людей встретились. Один из них искал некоего Неандера, своего предка, а второй предположил, что в данном случае это имя, а не фамилия, ведь он видел росчерк Неандера Ноймана, который можно прочитать и так, и так… Я опущу ту нудную часть, как им удаётся выйти на чистую арийскую ветвь Нойманов, один из которых был искусствоведом при Третьем Рейхе. Умолчу, что во время этих поисков они подружились и, как любых кладоискателей сначала их объединила эта страсть. Потом они поняли, что нужны друг другу. Ведь у одного были знания и безграничный дипломатический допуск. А у второго – связи, дерзость и наглость пирата, недюжинный ум и бандитская хватка, к тому же он был пропуском, ключом, что мог открыть пещеру, где лежит заветный клад. Вот только в тот момент, когда заветный ларчик открылся, как это обычно и бывает, они встали по разные стороны баррикад. И тайна, что скрывалась за описями на немецком языке в итоге стоила жизни им обоим. И вашему отцу, что был прямым и единственным потомком этого Ноймана. И моему единственному внуку, что всю жизнь искал этот клад.

– Так ваш внук и мой отец были знакомы? – удивилась я.

Он отъехал в кресле к комоду, что стоял у стены и вернулся, держа на коленях фотографию в рамке.

Отца я узнала сразу. А вот парня, что стоял с ним рядом, видела первый раз. Красивый, благородный, породистый – вот, пожалуй, и всё, что я могла сказать.

– Как погиб ваш внук?

– Его застрелил твой отец. А как погиб твой отец?

– Его тоже застрелили.

– Уже догадалась, кто? – усмехнулся он.

– Вы?! Вы убили моего отца? – подскочила я.

– А разве это не справедливо?! – неожиданно повысил он голос. – Око за око. Зуб за зуб. Кровь за кровь.

– Нет, – сжала я кулаки. – Справедливо, если бы они сами поубивали друг друга. А раз так, значит, они были не равны. И победил сильнейший.

– Считаешь, победителю должно было достаться всё?

– Я считаю, что они могли бы договориться. Но какая разница, что думаю об этом я. Этот мир несправедлив и неидеален, увы. Вот только вы не имели права мстить.

– А ты? Разве ты теперь не хочешь отомстить за отца? – засмеялся он недобро, глухо.

– Хочу, – стиснула я зубы.

– Тогда у тебя есть такой шанс. Там, в ящике комода, тот самый пистолет, – кивнул он. – Сделай милость, Зверёк. Раз уж ты и правда дочь Зверя. Избавь от страданий старика.

Глава 22. Яна

И, может, он думал, что я не пойду, но я пошла. Открыла комод. И даже аккуратно развернула фланелевую тряпицу. В глубине которой, как младенец в пелёнках, лежало оружие.

– Твой отец был бандитом, девочка. Хитрым, умным, талантливым, – развернулся он в своём кресле и остановился ко мне лицом. – Но он шёл к своей цели по трупам. Оставляя за спиной разрушенные судьбы, осиротевшие семьи, сожжёные дома, обездоленных детей. Знаешь, как он заставил признаться Мартина Ноймана? Сына того самого Неандера Ноймана, и по сути своего двоюродного деда? Он приехал в Россию по приглашению якобы видного коллекционера, а его забрали в тюрьму. В СИЗО. Где на восемьдесят человек было тридцать коек. Где спали в три смены. Больного старого человека держали там несколько недель.

– Зачем? – удивилась я.

– Чтобы твой отец стал ему там лучшим другом. И он, конечно, по доброте душевной защищал и опекал старика, оказавшегося неожиданно на нарах. Можно сказать, что только благодаря твоему отцу дедуля там и выжил. Хотя всё это: и оба ареста, и деда, и отца, и задержание по смехотворному поводу – всё было подстроено. Как и твоя смерть.

– Но зачем? Если он и так был его дед?

– Много ты понимаешь в родственных отношения, – хмыкнул он. – Как и в дружбе. Особенно в мужской, настоящей, – прозвучала в его голосе откровенная издёвка.

Я молча завернула обратно пистолет, не прикоснувшись. И закрыла ящик.

Глупо, но как я собиралась мстить, если не умею даже стрелять. Но даже если бы умела. Зачем мне СИЗО, где на восемьдесят человек тридцать кроватей, и срок за убийство дряхлого деда, который не сегодня завтра и сам крякнет? Да и вообще. Всё это было не больше, чем детские мечты.

Но он словно прочитал мои мысли.

– Можешь просто отсоединить вон тот шланг, – показал он назад, на прикреплённый сзади к его креслу кислородный баллон. – И пока я буду задыхаться, выпусти в воздух весь кислород, якобы баллон был пустой.

– У моей бабушки был рак лёгких, я знаю, что такое кислород. А мы не на Эвересте, чтобы вы умерли от его недостатка, – качнула я головой. Каков старый гад. Врёт и не краснеет. А может, он не только об этом врёт? – Что было в том кладе? – прошла я мимо князя Романова и села обратно на стул, где лежала оставленная фотография и принялась рассматривать её, стараясь запомнить.

– Более тысячи полотен, что считались конфискованными фашистами и утерянными, – развернулся Романов. – Твой прадед по дешёвке, почти даром скупал то, чем не интересовался Третий рейх. Знаешь историю Гурлитта? Её обнародовали шесть или семь лет назад. Но Гурлитт не один был такой умный. И о награбленных и припрятанных нацистами шедеврах знали не только твой отец и мой внук. Вот только у моего внука наследников не осталось. А твой отец перехитрил даже меня. Ведь у него осталась ты.

– А что есть у меня?

– Всё. Это просто вопрос времени. Но ты сделала свой выбор, девочка. У тебя был шанс поквитаться. Следующим будет мой шаг.

– Вы и меня убьёте?!

– Ну зачем же так грубо, – брезгливо сморщился он. – В твоего отца ведь стрелял не я.

– Но вы же сказали… – открыла я рот и закрыла.