Сын врага отца - Маша Брежнева Страница 19

Наконец, Тим сбрасывает скорость, сворачивая в наш переулок. Тормозит не у моего дома, а за пару домов до него. Сомневаюсь, что близнецы сидят у окна и караулят, но не удивлюсь, так что остановиться чуть в стороне — идеальное решение.

Спрыгиваю с байка, отдаю Тимофею шлем и натягиваю свитер поверх блузки. Если зайду домой легко одетой, получу еще и от маман, а я не готова к такому морально.

— Мы успеем увидеться до выходных? — с надеждой спрашивает Тим.

— У тебя всегда есть вариант приехать к моей школе, — специально не говорю ничего конкретного.

— Мила…

— Что? Я тебя предупреждала, что со мной не будет легко.

Вздохнув и закатив глаза, Шумский ловко спрыгивает с любимого железного коня, согнутой рукой прижимает оба шлема к груди, а другой рукой, свободной, быстро обнимает меня и коротко целует. Почти так, как в первый раз.

— Ты не скажешь «нет», я уверен, — улыбается он напоследок и уезжает.

А я, впервые за этот вечер взглянув на часы и поражаясь самой себе, скорее бегу домой.

Однако допроса не случается. Я говорю, что задержалась у репетитора, потом прогулялась немного, а в итоге долго добиралась домой. И мне даже верят. Все, кроме двух маленьких засранцев, которые хитро улыбаются, подозревая меня в откровенном вранье. Однако молчат. Надолго ли их хватит, не знаю.

***

— А где Заболоцкая? — Карен удивляет меня вопросом с утра пораньше.

Этим он резко сбивает мой прекрасный романтичный настрой, в котором я тусуюсь еще со вчерашнего вечера после свидания с Шумским. Об этой встрече пока не знает ни одна живая душа, включая даже Рину. Братья что-то чувствуют, но явно не видели нас с Тимом вместе, а то уже прибежали бы ко мне и орали, что будут хранить молчание только если я выполню десять их просьб разной степени наглости. Раз пока что-то обдумывают, значит, ни в чем не уверены, и мне это только на руку.

Я буду молчать, и даже Мхитаряну не расскажу. Тем более, вот, он интересуется моей подругой, а не мной.

— Умудрилась заболеть в первые же дни в школе, насморк, кашель, отлежится дома пару дней, — отвечаю ему, пересказывая содержание утреннего звонка Арины.

— Понятно, бывает, — и снова этот будничный тон.

— Если переживаешь, можешь написать ей и выразить слова поддержки.

— Я похож на бессмертного? — он искренне удивляется моему предложению.

— С чего бы?

— Ты прекрасно знаешь, как твоя подруга относится ко мне. Мы оба это прекрасно знаем. Тогда зачем я должен рисковать?

— Слушай, на прошлой неделе она даже один раз спрашивала про тебя.

Мхитарян ладонями растирает свои традиционно не слишком выбритые щеки, пытаясь окончательно проснуться, вальяжно выписывает круг головой, разминая шею, и только после этой паузы на импровизированную зарядку отвечает.

— Это когда она сказала, что я странный какой-то?

— Она задала вопрос о тебе, это уже достижение!

— Я переживу без таких достижений. И вообще, забудь, что я про нее спрашивал, я просто так, к слову, не бери в голову.

Ага, хорошо сказано «не бери в голову», а я теперь только об этом и буду думать вообще-то! Да оба они какие-то странные. Мои лучшие школьные друзья обычно делают вид, что не знают друг друга. Они даже и не ругались никогда, поэтому истинная причина таких странных взаимоотношений для меня — тайна, покрытая мраком. У Мхитаряна я даже спрашивать не пыталась, а у Рины пробовала. Знаете, что она сказала? Не нравится он ей. Вот как можно говорить, что тебе не нравится человек, если ты знаком лучше всего с его спиной, потому что на уроках ежедневно видишь ее перед собой? Мне кажется, они в принципе друг другу за все десять лет школьной жизни слов десять от силы сказали, а такой лютый холод в помещении, когда они смотрят глаза в глаза. Словно сейчас все замерзнет на фиг! Мне этого не понять, и я обычно стараюсь не лезть в происходящее, но за эти несколько первых учебных дней они уже оба по разу умудрились меня удивить.

— Карен, можешь мне объяснить, почему тебе не нравится Заболоцкая? — обнаглев, я решаю, что попытка — не пытка. Максимум, что он может сделать — это посмотреть на меня так, что я дурой себя почувствую. Но чувствовать себя дурой благодаря всем моим родственникам, особенно младшим, у меня получается весьма хорошо. Так что не пугает.

— А кто сказал, что она мне не нравится? — преспокойно произносит Карен.

— В смысле?

Я ожидала любого ответа, но только не такого.

— Ну кто-то тебе говорил, что она мне не нравится? Может, это нотариально заверенный документ, где так написано?

Зануду какого-то включил, но меня так не испугаешь.

— Никто мне не говорил, но если мыслить логически…

— У девушек проблемы с логикой, — машет в мою сторону и отворачивается, зевая.

— Подожди, — я трясу его за рукав свитера и заставляю развернуться снова на меня. — Хорошо, нет такого, что она тебе не нравится. Тогда почему вы вообще не общаетесь и даже вместе со мной пересекаться никак не хотите?

— Потому что я не нравлюсь ей, а я очень хорошо чувствую, когда не нравлюсь девушке. Вот ты, рыж, меня обожаешь, — он щелкает меня по носу. — А она раздражается от одного моего вида. Я не могу испытывать радости от этой мысли, поэтому стараюсь делать вид, что мне все равно.

Хмм… Он сказал «делать вид»? То есть на самом деле ему не все равно? Таааак, Мхитарян, у тебя большие проблемы!

— Послушай, Каренчик…

— Физичка пришла. Угомонись,