Пэтти Дэвис - Кабала Страница 19

Когда-то ей довелось услышать о девушке, покончившей жизнь самоубийством, она ударила себя кухонным ножом в грудь – в сердце – раз, другой, третий. История запомнилась. Белинда потом многократно спрашивала себя: наверное, ее преследовала та же боль – отчаянное стремление давать пищу, поддерживать другую жизнь. Ведь должен же быть рот, губы, тянущиеся к твоей груди. Но вместо них – пустота. Никого. Только темный ночной воздух, тяжелый и ничего не требующий от нее. Лишь холодное стальное лезвие способно принести забвение и покой. Долгие недели проходили для Белинды в размышлениях о той девушке, временами вспоминала она о ней и сейчас. Из всех способов умереть та предпочла разорвать собственное сердце. Она ударяла по нему с такой силой, которую сама в себе не подозревала. Она била в сердце, потому что именно оттуда шла боль.

Солнце уже снижалось, висящий в воздухе смог сделал небо оранжевым. Белинда набросила на плечи свитер и поднялась, чтобы идти, размышляя о том, что земля, скорее всего, конечно задохнется – но до чего же красивыми будут закаты. Еще раз оглянулась она на светловолосого мальчугана лет семи или восьми, карабкавшегося по деревянной лестнице. Она наконец решила для себя, по крайней мере, на сегодняшний день, как выглядел ее сын когда-то – десять лет назад.

Будь у Белинды шкатулка для драгоценностей, в ней лежала бы всего одна вещь – ее тайна, ее сын, где бы он ни был, в кого бы ни превратился. И если эту шкатулку открыть, позволить заглянуть в нее кому-то – даже Саре, – то что-то сломается, в этом она была полностью уверена. Она размокнет или покроется ржавчиной – словом, превратится для нее во что-то иное. Нет, единственную в ее жизни радостную и светлую вещь она таковой и сохранит – во что бы то ни стало.

7

Сара

К берегу шел прилив. Сара чувствовала это, она почти ощущала его вкус, хотя во рту ее еще сохранялся вкус Энтони. Солоноватый – такой же, как и у океана, подумала она.

Они прошли по пляжу, пересекли чье-то частное владение, миновали несколько дорогих особняков и вошли в пещеру, нуда можно было попасть только во время отлива. На стенах тут и там лепились раковины моллюсков, влажный воздух был пропитан запахом моря. Расстелив свои майки на дне пещеры вместо одеял, они стали заниматься любовью, как бы неохотно поначалу – обнаженные, они чувствовали себя не совсем уютно на открытом воздухе, перед безбрежной водной гладью и лентой песка, на которой в любую минуту мог кто-то появиться и увидеть их, увидеть ее ноги, обвивавшие его бедра.

Но неловкость быстро прошла. Когда дыхание их ускорилось, а движения стали безотчетно-отчаянными, мысли о том, что кому-то взбредет в голову идти сюда, оставили их. Сара слышала эхо собственного голоса, отражавшегося от камней, вновь и вновь повторявшего имя Энтони. Ей казалось, что она либо произносит это имя, либо говорит ему «да» – два эти спасательных конца были брошены ей на помощь в бурные воды любви.

Энтони согнул ноги в коленях, уперся ими в песок, осторожно сел на нее верхом. Извергнувшаяся сперма, когда она заполнила ее рот, показалась Саре одной из тех волн, что бились о берег; ритм дыхания моря и ритм движения их тел таинственно совпадали.

Удар волны и вспышка внутри нее, в той части ее сознания, которая еще никогда с такой силой не хотела принять кого-то в себя.

Расслабленно лежа на спине, Сара представляла, как океан, все приближаясь к пещере, загоняет их в ловушку, отрезает пути отступления. Это было вполне реально – она не знала, как долго они лежат здесь. После каждого удара волны водяная завеса становилась все гуще. Может, это не так уж и важно – если океан поглотит ее, ведь какая-то ее часть уже все равно утонула, еще неделю назад. Всякий раз, когда она раскрывала рот, чтобы сказать «да», что-то лишало ее дыхания: морской воздух, порыв ветра, его тело.

– Нам пора идти, – Энтони поднялся, чтобы собрать одежду. – Прилив все выше.

Сара протянула руку и коснулась его плоти, теперь мягкой, успокоенной и податливой. Такой она ее тоже любила. И ей тоже говорила «да» – только по-другому.

Океан подкрадывался дюйм за дюймом, он уже лизал ближайшие камни, готовый забрать ее с собой. Или это были его глаза, его взгляд, который увлекал, лишал желания сопротивляться?

– Пошли, пока волны нас не накрыли, – повторил Энтони.

Он подобрал ее майку, свитер, стряхнул с них песок и принялся натягивать их на Сару, направляя ее руки в рукава. Осторожным движением убрал волосы с ее лица. Может быть, именно в такие моменты, вовсе не опасные, она с наибольшей остротой ощущала себя его пленницей. Моменты, когда он был для нее и заботливым отцом и любовником сразу, а она превращалась в маленькую девочку, которой так нужны его защита и ласка – больше, чем всегда. Когда они уже шли вдоль пляжа, Сара сказала:

– У меня такое ощущение, что ты меня околдовал. Иногда это доставляет изрядные неудобства.

– Ты можешь уйти, – ответил Энтони, глядя мимо нее, на волны. – Если неприятно, зачем же оставаться? Об этом ты себя спрашивала?

– Всего лишь сотню раз в день.

– И?

– Ты как наркотик, хотя я и смогла бы отвыкнуть от тебя. Мне предлагают работу в картине, и я готова согласиться. Съемки будут во Флориде, так что есть реальная возможность оторваться от тебя. Думаю, у меня не будет времени, чтобы думать о тебе, – сам понимаешь, двенадцатичасовой рабочий день, проблемы с гардеробом, с актерами, уже не двенадцать часов, а четырнадцать.

Какое-то время Энтони молчал, взгляд его блуждал по песку.

– Это было бы совсем плохо, – сказал он наконец. – Я хотел попросить, чтобы ты встретила меня в Париже.

– В Париже?

– Это первое место съемок картины, которую я намерен делать. Мы пробудем там по крайней мере пару недель, жить придется в каком-нибудь отеле на Левом берегу.[4] Я был бы рад оказаться в Париже вместе с тобой, но если ты нашла себе работу…

– Мне нужно подумать, – ответила Сара, уже зная, какое решение примет.

– Думаю, что так я и сделаю, – сообщила она вечером Белинде по телефону. – Может быть, я сошла с ума, отказываясь от этой работы, но Париж…

– Временами нужно уметь быть непрактичной. Часто ли в жизни выпадают такие случаи? Я бы поехала. – Белинда была романтиком.

Женщина-агент Сары проявила нуда меньше энтузиазма.

– Ты отказываешься от предложения участвовать в съемках первой в твоей жизни художественной картины? Да что это, черт побери, с тобою случилось?

Сара наклонила голову подальше от трубки.

– Мириам, терпеть не могу, когда ты так вопишь. К тебе сразу же возвращается твой нью-йоркский акцент, впечатление, будто говоришь с таксистом. Я еду в Париж. Меня пригласили.