Терри Макмиллан - Дела житейские Страница 2

Для моей мамаши это было лишним поводом презирать меня. Она накачивала папашу и всячески пыталась наехать на меня. Он-то всегда был у нее под каблуком. Я и сейчас толком не знаю, что он обо мне думает. Честно говоря, я всегда от них сатанел. Но когда тебе шестнадцать и ты уже вымахал под два метра, на тебя не особенно попрешь. Правда, моя мамочка и тут любого за пояс заткнет, стоит ей только раскрыть пасть, ее уже не остановишь:

— Тебя как пить дать пристрелят. Что ты, что твоя сестрица. Два сапога пара. Ничего толком сделать не можете. Ничегошеньки. И сиди прямо. Ах ты, Боже мой, сгинь с глаз моих! Прямо руки чешутся прикончить тебя.

Папаша, как обычно, где-то позади маячит и делает вид, что чем-то занят и ничего не слышит. И всегда сматывался в кладовку, где прятал спиртное. И все это я должен был терпеть. Меня так и подмывало врезать ей от души.

По крайней мере, я делал что хотел. И всякую гадость пробовал. И шлялся. Не пропускал ни одной юбки и в первый подходящий момент сваливал. Пятнадцать лет мне понадобилось, чтобы получить аттестат. Но я-таки его получил. А с наркотиками я завязал, слава Богу, легко. Это дерьмо прилипчивое. За них всегда расплачиваться приходится. Пять ночей в тюряге, и я был сыт по горло. Что точно, то точно. Такое житье не про меня. То же можно сказать и про мою женитьбу на Пэм. Мне только двадцать тогда стукнуло. Но уж такая конфетка она была, что я попался. Хотя все предупреждали:

— Не связывайся с этими индейскими бабами, парень.

Она была с Ямайки. А потом пара детишек, и Пэм как подменили. Растолстела, как бочка. На любовь ее больше не тянуло; у нас все кончилось после рождения Дерека. А уж когда появился Майлс, и вовсе не до того стало. Пришлось крутиться. Я вкалывал на двух работах. На почте по ночам, на стройке днем. Она возилась с малышами, а я вкалывал. И думаете, слышал хоть благодарность?

— Ах, я так устала! — Она только толстела да толстела. Ляжки у Пэм стали как кувалды, разнесло ее донельзя, а куда делись твердые круглые груди, которые я так любил мять и сосать? Они стали плоскими, дряблыми и безобразно свисали на живот. Уж теперь-то я больше не хотел ее, даже при мысли о том, что я дотронусь до нее, меня выворачивало. Да и у нее хватало сил только на то, чтобы смотреть эти чертовы мыльные оперы. И жрать. Так я протянул три года, а потом слинял. Ведь детишки подрастут, и уж некуда будет податься. Когда речь идет о жизни или смерти, мужчина должен делать выбор. Вот я и смотался.

Прошло уж шесть лет. Я на развод так и не подавал. Ждал, когда она это сделает. А она ждет, когда я. Со своими парнишками я вижусь время от времени, но не хотел бы, чтобы они знали о моем нынешнем житье-бытье в меблирашках, где полным-полно таких же бедолаг. Но сейчас для меня самое главное — собственная комната. Я же не баба. Мне не до уюта. У меня есть все, что мне нужно. Кровать, шкаф, телевизор, верстак для столярных работ, аквариум и проигрыватель. Я не могу позволить себе роскошь тратить весь заработок на жилье, тем более что неделями сижу без работы. Меблирашки набиты неудачниками. Одних вышвырнули с работы, другие совсем сковырнулись, третьи так обленились, что предложи им работу, они тебя пошлют. А многие напрочь выбиты из колеи и ума не приложат, как выкарабкаться. Взрослые мужики живут на подачку. Как ни говори, а я не такой, как они. И им это известно. Твердо знаю, что мне надо в жизни. Может, и не вижу ясно всех деталей, но потому и работаю над собой, чтобы определить жизненные цели. Без них нельзя. Надо уметь отличать главное от мелочей. Сейчас, конечно, не скажешь, что у меня крепкий фундамент. Скорее, пожалуй, щебень. Раствор. Ничего не достигнешь в жизни, если сам ее не построишь. Не сразу я это понял.

Жизнь моя проста. По пятницам люблю поддать, если проработал всю неделю. Делу время — потехе час. Обычно захаживаю в бар, но с местными не особо якшаюсь. Лезут со своими дурацкими вопросами, как бабы. Выкладывай им всю подноготную. Но я этого не люблю.

— У тебя, парень, баба-то есть?

А я гляжу на них, как на пидеров, и гну свое:

— Чего? — Кретины хреновы.

— А сестренки у тебя есть?

Есть-то есть, и целых две, да не про вашу честь. Познакомлю я Дарлин с этими ублюдками, ждите. Кристин замужем, с ней все в порядке.

— Сестренки? Нет. А что?

А они на тебя смотрят, будто вот-вот тягу дадут, и бормочут:

— Да это я так спрашиваю. Ничего.

По уик-эндам люблю сидеть у себя в комнате, смотреть футбол или борьбу по телевизору и немного столярничаю. Стоит взять в руки кусок дерева, и мне уже не до баб. Прихватишь, бывало, бутылку, и всю ночь строгаешь, пилишь, меряешь, шлифуешь, делаешь модель в нужном масштабе — по мне, все едино. Скажи мне, что тебе надо, и я сделаю. Кровати, диваны, торшеры, столы, стенки. И чем сложнее, тем лучше. Больше кайфа. Люблю браться за сложное, особенно когда на поверку оказывается, что это проще, чем ты думал.

А вот торопиться не люблю. Приятно работать, а не спину гнуть, будто над тобой кто-то висит. Наверное, поэтому я уже не беру большие заказы. А то от этих заказчиков не отвяжешься; начнут приставать, мол, сделай им побыстрее и все такое. Рождество ведь уже на носу. А какая может быть спешка, если ты создаешь произведение искусства? А когда наконец все готово, выдадут тебе что-нибудь такое:

— И за это я тебе платил?

Потому-то сейчас я и делаю только то, что хочу, и для тех, для кого хочу. В основном для себя.

Не меньше трех раз в неделю хожу в спортивный зал. Вкалывая на стройке, не могу позволить себе роскошь расслабиться и потерять форму. Ни за что. Дорожу своей формой и хочу быть красивым. Всяким пидерам, правда, это тоже нравится. Такой кра-а-сивый черномазый верзила под два метра. Да валите вы! У меня прямо руки чешутся врезать кому-нибудь из них по роже, пусть только пикнут. Но они не такие дураки. Бывало, под душем стоишь и, чтоб их подразнить, членом в воздухе крутишь. Но вообще-то, если честно, спортзал для меня — святилище. Прихожу туда, поднимаю тяжести, отжимаюсь, чтобы пот лил ручьями. Сыграю пару партий в теннис или баскетбол, а потом кремом намажусь и на полчаса в парилку. Кожа, как шелк, бритва по ней так и летает. Ни царапинки! После этого кажется, будто заново родился. Потом хорошо часочек соснуть. Эх, черт побери!

Одна беда, уж очень потом бабу хочешь. Правда, мысль, что надо тащиться к телефонной будке, звонить какой-нибудь цыпочке и попусту трепаться, отбивает всякое желание. После Полин я выбросил телефон ко всем чертям, чтобы никто ко мне не лез. Иногда мне кажется, что здорово было бы зайти в угловой магазинчик к Мухамеду и сказать ему: