Сесилия Ахерн - Сто имен Страница 2

— Прости, что задержалась.

— Да уж, добиралась ты долго.

— Пробки… — начала было Китти, но шутка не шла с языка. Задержалась она не на час — на месяц с лишним.

Молчание. Затем Китти догадалась: ей предоставлена пауза, чтобы объяснить, отчего же не приходила раньше.

— Ненавижу больницы.

— Знаю. У тебя нозокомефобия, — ответила Констанс.

— Что это?

— Страх перед лечебными заведениями.

— Не знала, что для этого есть специальное слово.

— Слово есть для всего. У меня две недели нет стула, это, оказывается, «анизм».

— Об этом можно бы написать, — рассеянно сказала Китти.

— Ну уж нет. Работа моей прямой кишки останется тайной между мной, Бобом, тобой и той милой женщиной, которая ухаживает за моей попой.

— Не об этом — о больничной фобии. Это неплохой сюжет.

— Объясни почему.

— Допустим, я найду человека с такой фобией, и он тяжело болен, а лечиться не может.

— Дома будут лечить. Подумаешь, проблема!

— Или у женщины начались схватки, она шагает взад-вперед перед приемным покоем, но никак не заставит себя переступить порог.

— Родит в «скорой», или дома, или на улице. — Констанс пожала плечами. — Однажды я собирала материал о женщине, которая родила в укрытии во время войны в Косово. Она осталась одна, это был ее первенец. Их нашли через две недели, мать и ребенок были вполне здоровы и счастливы. В Африке женщины и вовсе рожают в поле и сразу же возвращаются к работе. У некоторых племен рожают танцуя. В западном мире с роженицами слишком носятся, все устроено неправильно. — Констанс пренебрежительно, с видом знатока, помахала рукой, хотя сама никогда не рожала. — Я писала об этом.

— Врач, который не в состоянии ходить на работу, — все еще не сдавалась Китти.

— Нелепость! Он потеряет лицензию.

Китти рассмеялась:

— Ты, как всегда, спуску не даешь! — Улыбка ее погасла, она впервые по-настоящему увидела пальцы Констанс на своей руке. — А как насчет эгоистичной женщины, которая никак не решится навестить больную подругу?

— Но ты же пришла, и я очень рада тебя видеть.

Китти сглотнула:

— Ты ничего не сказала об этом.

— О чем?

— Ты знаешь, о чем.

— Не знала, готова ли ты это обсуждать.

— По правде говоря, нет.

— Вот видишь.

Они помолчали.

— Меня полощут в газетах, на радио — везде, — решилась наконец Китти.

— Я здесь не получаю газет.

Китти притворилась, будто не замечает стопку на подоконнике.

— Куда бы я ни пошла, все смотрят на меня, тычут пальцами, словно я прокаженная.

— Оборотная сторона популярности. Ты же телезвезда.

— Я не телезвезда. Я — идиотка, осрамившаяся на телевидении. Есть разница, а?

Констанс молча пожала плечами, словно разница не так уж и велика.

— Ты не советовала мне идти на телевидение. Скажи теперь: «Я же тебя предупреждала» — и покончим с этим.

— Я никогда так не говорю. От подобных слов никакого толку. — И Констанс снова пожала плечами, ее фирменный жест.

Китти выпустила пальцы Констанс и тихо спросила:

— Работа все еще за мной?

— Пит не поговорил с тобой? — Похоже, Констанс рассердилась на ответственного редактора.

— Говорил. Но мне надо услышать это от тебя. Мне важно услышать это от тебя.

— «Etcetera»[1] по-прежнему желает видеть тебя в своем штате, — без колебаний ответила Констанс.

— Спасибо! — шепнула Китти.

— Я поддержала твое желание работать на телевидении, потому что знаю: ты хороший репортер, а можешь стать великим. У всех бывают ошибки, у кого-то больше, у кого-то меньше, но никто не безгрешен. И когда такое случается, надо использовать этот опыт, чтобы стать лучшим репортером, а главное, лучшим человеком. Помнишь, какой сюжет ты предложила мне, когда явилась на собеседование десять лет тому назад?

Китти рассмеялась, но ее передернуло.

— Нет, — солгала она.

— Конечно же, помнишь. Ладно, раз ты не хочешь сказать, скажу я: я спросила, если бы тебе прямо сейчас предложили написать статью о чем угодно, какой сюжет ты бы выбрала.

— Не надо, Констанс! Все я помню! — Китти сильно покраснела.

— А ты ответила, — продолжала Констанс, будто ее и не перебивали, — что слышала о гусенице, которая не смогла превратиться в бабочку.

— Да помню я, помню.

— И ты бы хотела узнать, как чувствует себя тот, кого лишили такого чуда. Ты хотела понять, что чувствует гусеница, если у нее на глазах сестры превращаются в бабочек, а она знает, что с ней этого никогда не случится. Собеседование проходило в день президентских выборов в США, в тот самый день затонул круизный лайнер с четырьмя с половиной тысячами пассажиров на борту. Из двенадцати кандидатов, явившихся к нам в тот день, ты единственная не заговорила о политике и о лайнере и не выразила желания провести день с Нельсоном Манделой. Тебя интересовала только эта бедняжка гусеница.

Невольно Китти улыбнулась:

— Да, я пришла к тебе прямиком из университета. Травка еще не выветрилась из организма.

— Нет, — прошептала Констанс, снова беря Китти за руку. — На том собеседовании ты сумела убедить меня: ты не боишься летать, ты боишься, что тебе не дано будет оторваться от земли.

Китти с трудом сглотнула, подступили слезы. Она так и не взлетела, и уж теперь — вряд ли.

— Некоторые считают, что нельзя действовать под влиянием страха, но если человек не боится, так в чем риск и вызов? Лучшие свои работы я делала, когда признавала свой страх и бросала себе вызов. И вот я увидела молоденькую девушку, страшившуюся, что не полетит, и сразу подумала: «Ага, наш человек!» Потому что в этом суть «Etcetera». Да, мы пишем о политике, но мы пишем о людях в политике, нас интересует их эмоциональный опыт, не только действия, но причины этих действий. Что с ними было в жизни, откуда берется их вера, откуда чувства. И о диетах мы пишем, но не о экологически чистых продуктах и цельных злаках: нам важно кто и важно почему. Люди, их чувства, их переживания. Пусть продадим меньше, но значим мы больше, — это, конечно, мое личное мнение. «Etcetera» не перестанет публиковать тебя, Китти, до тех пор, пока ты будешь писать то, во что веришь. Ни в коем случае не пиши по чужой подсказке, если тебе станут говорить: вот, мол, отличный сюжет. Никто не знает заранее, что люди захотят прочесть, услышать или увидеть, читатели и сами этого не знают, сперва прочтут, потом решат. В том-то и суть: создается нечто оригинальное. Надо искать новое, а не перемешать старое и скормить потребителю. — Констанс иронически приподняла брови.