Страсти-мордасти (СИ) - Цибулина Маира Страница 2

— Так, где ты живешь? — спросил Борис.

— Я?

— Да.

— Нигде, — ответила я, как полоумная.

— Как нигде? — удивился он. — Где-то ты же должна жить!

— Дома, — промымрила я неуверенно.

— Где же твой дом? — настаивал он.

— Нигде, — продолжала я.

— Понимаю. Ты не хочешь, что бы я знал твой адрес.

— Да! — буркнула я быстро и так же быстро ответила: — То есть, нет.

— Как так?

— Ну, я приехала из деревни к своей подружке Муси.

— Так давай я тебя отведу к твоей подруге, — предложил он.

— Нет, не надо.

— Надо, — настаивал он.

— Да что ты ко мне прицепился? — сказала я грубо. — Думаешь, поцеловал, то я тебе так сразу и дала свой адрес?

— Ева, ты что думаешь, я всех девушек на улице целую, что ли? Отдай чемоданы! — приказал он так властно, что я тут же отпустила их. — И если я тебя поцеловал, то значит у меня к тебе серьезные намерения. Может, я в тебя влюбился, а?

— Нет, этого не может быть, — ответила я растерянно.

— А ты откуда знаешь? — спросил он и двинулся вперед с моими чемоданами.

3

Я остолбенела, но за две секунды пришла в себя и быстро побежала за ним.

— Отдай мои чемоданы, — приказала я ему.

— Какой адрес? — спросил он спокойно.

— Отдай мои чемоданы, — настаивала я.

— Адрес! — не сдавался он.

— Не скажу, — надулась я.

— Тогда я их отнесу к себе, — сказал Борис. — Если ты нигде не живешь, будешь жить у меня.

— Как у тебя? — удивилась я, остановившись.

Он тоже остановился.

— Ева, пойми ты, наконец, что если я тебя поцеловал, то я теперь не отпущу тебя. Тем более не позволю исчезнуть, не сказав, где ты живешь.

Я была в шоке от его слов.

— Первомайская 5, квартира 48, - ответила я ему. — А теперь давай чемоданы и пока.

— Нетушки! — сказал он. — Я тебя отведу. Может, ты мне наврала и завтра я приеду к тебе на свидание с цветами, а ты там не живешь, и о такой там и в помине не слышали. Так что — цветы в мусор выбрасывать, что ли?

— Какие цветы? — не могла я сообразить.

— Первомайская 5? — переспросил он.

— Да.

— Я знаю, где это. Пошли, — сказал он.

Долго ходить нам не пришлось, потому что дом Муси находился за поворотом. Мы зашли в дом, нашли нужную квартиру и Борис нажал на звонок. Дверь открылась и оттуда выглянула Муся.

— Мусичка, привет, — обрадовалась я.

— Привет, — сказала она.

— Знакомься, это Борис. Борис, это моя подруга Мария, Муся.

— Так значит, ты ее подруга? — переспросил Борис без малейшего доверия.

— Да, я подруга Е… — начала Муся, но я ее перебила, чтобы она меня не выказала.

— Евы. Теперь ты знаешь, где меня можно найти. Все, приходи завтра. До свиданья.

Я забрала у него свои чемоданы и закрыла перед ним двери. Развернувшись лицом до Муси, я увидела, что она плачет.

— Что с тобой, Муся?

— Бедненький… — только и сказала она.

— Кто бедненький? Этот бедненький? — указывая рукой на двери, за которыми остался Боря.

— Бедненький, — рыдала Муся.

— Муся, что случилось? Кто бедненький?

— Он покончил с собой… — непрерывно рыдая, невнятно бубнила она. — Он покончил с собой из-за меня. Выпрыгнул с крыши своего дома.

Муся рассказала мне жуткую историю. Бывший наш однокурсник выпрыгнул с крыши своего дома. Завтра будут похороны. И нам надо туда идти. На мой вопрос, кто он, Муся мне не ответила и разрыдалась с такой силой, что я никак не могла ее успокоить. Дав ей снотворное и уложив в постель, я села около нее в кресле. Муся пыталась мне что-то сказать, зевая и при этом рыдая. Из всего этого она выбрала, наконец, самое лучшее решение — поспать. Закрыв глаза, она сразу стала похрапывать. Никогда не подумала бы, что Муся могла так храпеть. Такая красивая девушка и такое устрашающее похрапывание, хотя скорее похрюкивание. Теперь мне стало ясно, почему Муся никогда не оставалась на ночь у своих любовников. Услышав ее сексуальное “хрю-хрю”, все ее парни мигом бы испарились.

Кресло, на котором я сидела, было таким твердым и жестким, что я уселась около постели подруги. Хорошо, что на полу был мягкий коврик. Наверное, слушая такое эротичное “хрю-хрю”, я не заметила, как уснула. И под влиянием этого сексуального похрюкивания мне приснился кошмар. Будто я лежу в постели, а рядом со мной, что говорить рядом, если совсем как раз и не рядом, а прямо-таки на мне — лежит мой нынешний знакомый Борис. Какая же я все-таки оказалась шалавой! По-другому назвать себя я не могла. Как можно было так быстро сдаться и лечь с ним в постель? Уму непостижимо! Он эротично мяукал и, как не странно, облизывал мое ухо, а потом и вовсе принялся сосать мочку моего уха, как будто он был младенец, а ухо — материнская грудь. От этого я быстро открыла глаза и облегченно вздохнула, увидев, что я лежу на полу, а вовсе не в постели в объятиях Бориса. Но на моей груди что-то шевелилось, что-то пушистое и мягкое. Да еще в придачу мяукало и жадно сосало мое ухо. Я на минуту потеряла самообладание и хладнокровие, которым мог позавидовать сам Джеймс Бонд и которые меня еще никогда в моей недолгой жизни не покидали. Я так громко вскрикнула, что от этого крика и мертвец бы в гробу опрокинулся. То странное волосатое чудище, которое еще минуту назад наслаждалось облизыванием моего уха, пропало так быстро, что я не успела даже этого заметить. На своих четвереньках я поползла к двери. Встав на ноги, я нашла включатель и быстро нажала на него. В одно мгновение появился свет, и я взглянула в ту сторону, откуда доносилось тихое «мяу-мяу». Увидев вместо лохматого чудища пушистого котенка, я рассмеялась. Бедное животное испугано мяукало и таращило на меня свои зеленые глазки. Возле него дрыхли еще трое клубочков, которым не помешал ни мой визг, ни свет, ни даже то, что по ним лазил их братик, пытаясь их разбудить.

4

— Ах, ты мой бедненький! — просюсюкала я, шагая к котенку. — Так это ты мое ухо ссал?

Я взяла котенка себе на руки.

— Ах, ты мой маленький! — гладила я котенка по его головке. — Что все спят и тебе не с кем поиграть? — спросила я у малыша. — Какой же ты, однако, красавец! Весь во фраке и с белой бабочкой. Ах, ты мой котеночек! — просюсюкала я, прижимая его к своей груди.

Котенок времени даром не терял и быстро полез снова к моему уху. И еще секунду он бы вцепился в мое ухо своими клыками. Но я ему помешала.

— Ах, вот ты какой быстрый! — погрозила я ему своим пальчиком. — Интересно, ты так же нахально будешь вести себя с кошками, когда вырастешь? Ах, ты стервец этакой!

Котеночек смотрел на меня своими невинными глазками, как будто не понимал, что плохого он сделал. Тогда я догадалась, что малыш хочет кушать и направилась с ним искать его мамочку. Должна же она его накормить. Это ее долг. Ведь она его мама. По каким это причинам я должна исполнять ее материнские обязанности?

— Кис, кис, — искали мы с котенком его маму.

Но ее нигде не было. «Еще осталось одна комната», — подумала я про себя. Открыв двери, я увидела постель и спящего на ней Сергея Петровича, отца Муси, который работал полковником в милиции и поэтому возвращался часто домой поздно. Кошки здесь не было, и я закрыла двери.

— Да! — вздохнула я глубоко, смотря на котенка. — Где же это твоя мамочка затерялась? Неужели, с твоим папой делают тебе еще братиков и сестричек? — поделилась я мыслью с Чернышом.

Он был таким черным, что я подумала и назвала его этим именем. Мы с котенком пошлепали на кухню. На часах было три ночи.

— Что же тебе в три часа не спиться? — спросила я у котенка, роясь в холодильнике. — Еще маленький, чтобы ночью шляться. Молоко будешь пить? Будешь! Куда ты денешься?

Я налила в тарелочку молока, предварительно подогрев его, и положила ее на пол. Малыш прекратил мяукать и принялся хлебать язычком молочко. Вдруг в комнату ввалились остальные трое котенков, оттесняя Черныша.

— Что унюхали запах пареного молока? — спросила я у них. — Ах, какие обжоры!