Молчаливая весна (СИ) - "Anzholik" Страница 2

Естественно, я решаю, что безо всяких проблем приберу его к рукам. Почему нет? Конечно же, даже не задумываюсь, что не получится или будет запарно. И мысли не допускаю, что на меня не клюнет мужчина. Такого не было ни разу. Хочу? Беру. Другое дело, что после меня частенько бросали, потому как характер не сахар, поведение не мед. Да и особой верностью я не отличаюсь обычно, хотя и не сплю с каждым встречным. Просто всегда относилась, да и отношусь к постельным играм куда проще остальных. Этакий мужик в юбке, как частенько шутит Вера, хотя шутка ее всегда с оттенком едва уловимого презрения. Ведь чтобы получить, к примеру, эту «не милашку» в пользование надо: разбить лоб в кровь, истереть руки до кости и расплавить себе мозг, обсыпать ее всю огромной кучей денег, подарков, ухаживаний, задарить цветами и, внимание, только тогда она ПОДУМАЕТ.

Бредовость такого поведения мне, простите, не понять. Если хочешь, то смысл ломаться? Удовольствие ведь для обоих, и женщине хочется не меньше мужчины, а порой и того сильнее. Но нет же, ломают комедию, изводят мужиков, а потом психуют, отчего же те шарахаются от них, как от чумы. Хотя, признаться, не всегда так. Частенько встречаются мазохисты, катающие на своих шеях таких кисок, и, по крайней мере, с виду их все устраивает. Идиоты.

Я же придерживаюсь иной политики отношений. Привязывать себя не люблю, но и ничейной ходить не слишком стремлюсь. Если присутствует секс, то логично, что даже подобие, но отношений, существует. И как вывод из этого — ты несвободный человек.

Только вот ограничивать себя одним мужчиной я не пытаюсь. Почему все считают, что если ты кого-то якобы любишь, то все, необходимо в экстренном порядке ставить жирнющий крест на всех остальных и не дай бог даже не смотреть в чужую сторону? Чушь. Любить-то можно одного, но это не мешает нам хотеть еще кого-либо или же и того пуще влюбляться. Пусть на передовой будет один единственный, так цепляющий и такой желанный, но привлечь внимание может и другой, возможно, и третий.

Потому с таким мышлением я твердо уверена, что преуспею.

Осторожно за ним наблюдаю, но за всю ночь не слышу от него почти ничего. А конкретно в свой адрес вообще ни слова. Он редко отвечает на мужские вопросы, кивает, если согласен, и чуть, всего на миллиметр, кривит губу, если его что-то не устраивает. Мужики хлопают его по спине, ржут, как кони, и, видимо, давно привыкли, что он малость не такой. Он так сильно не подходит им, настолько сильно выделяется среди разномастной яркой толпы, но идеально вписывается в атмосферу. И это поражает.

Позднее, когда переваливает за три часа ночи, и он собирается уезжать под вздох остальной компании, я понимаю, что еще отличает его от них. Обычно байкеры или же те, кто старательно под них пытаются косить, стремятся к угольно-черным, блестящим и агрессивным машинам. Цепи, шипы и никаких светлых тонов и тем более чистой стали. Его же Харлей как белая ворона, но в то же время удивительно красив.

В эту ночь я влюбляюсь если не во владельца, то в его железного коня. Литого, блестящего, с темно-шоколадными вставками. Аккуратного и какого-то холодного. В нем нет той тьмы, что так любят эти гориллы волосатые, в нем нет агрессии. В нем холод, и мне кажется, что если я его коснусь, то словно дотронусь до куска ледяной глыбы.

Глава 2

Первая моя ошибка на пути к поставленной цели в том, что я отчего-то решила, что он меня подвезет. Всегда ведь так, разве нет? Красивая девушка просит, и любой мужик, если не импотент или же если не занят, хотя часто это не преграда, приглашает присесть сзади или спереди, ну или, по крайней мере, не отказывает.

Не в этом случае… Как оказалось.

— Слушай, Лёш, — кокетливая улыбка. Приторно-сладкая и слегка вульгарная приклеивается к губам. Глаза с почти незаметной искрой, скорее хитрые и наглые, чем наивно-влюбленные. Всегда действовало. Проверим на нем. Прозондируем почву.

— Слушаю, — первое слово в мою сторону, но такое незаинтересованное. Мертвое, черт возьми.

— Так темно сегодня ночью, не заметил? А мне так далеко до дома добираться… — намеки, такие прозрачные, но такие действенные обычно.

— И?

Многословно и содержательно, правда? Это обрубает и распаляет одновременно.

— И я была бы не против, если бы ты меня до дома подвез, — коль уж намеки никак, порой приходится лупить ровно в лоб.

— Рад за тебя, — ровно и бесстрастно в ответ.

— Рад?

— Да.

— Да?

— Нет.

— Что «нет»?

— Не подвезу.

А после с протяжным рыком мотора и не более, чем через две минуты он скрывается из виду за поворотом. Сказать, что я поражена — значит знатно преувеличить. Это не обида до смерти. Истерика не поднимается медленно в груди, и уж точно не наворачивается тоскливая слеза, брошенной девушки в темноте, вблизи уродливого бара. Но признаю, мне неприятно. И не столько от того, что он отказал, бывает всякое, начиная от неподходящего момента до неподходящего настроения, а от его совершенно безэмоционального лица. Мне, по правде говоря, впервые такой человек повстречался. И он удивил. Очень.

***

Если вы думаете, что я больше не вернулась в тот бар, то вы ошиблись.

Я не просто туда вернулась, а стала самой заядлой его поклонницей. В самом деле стала, не притворно.

Прониклась. Полюбила атмосферу всего за пару дней, а спустя неделю могла по праву сказать, что стала чувствовать себя своей. И без внимания не осталась.

С Лёшей же мы не общались, совсем. Сидя вот так за одним столом долгие часы, лишь изредка скрещивали взгляды и все. И никакого продвижения.

— Он на меня не смотрит, — зудит на ухо Вера уже который вечер. И что я должна ей на это ответить?

— И?

— Что «и»? Я и так, и вот так. И боком повернусь, чтобы профиль был виден, и наклоняюсь чуть ниже, чем было бы прилично. И улыбаюсь призывно и глаза масляные делаю, а он никак! Понимаешь? Вообще никак. Это, блин, впервые. Я себя чувствую ущербной, — хорошо, что сейчас она все же поубавила свою привычную громкость.

— Может, он не умеет просто.

— Что не умеет?

— Реагировать, — выдыхаю устало и натыкаюсь как раз ровнешенько на его взгляд. Победитель по жизни, не иначе.

Только даже то, что он явно понимает, что послужил главной фигурой нашего обсуждения, никак не отпечатывается на его лице, ни малейшего проблеска. Непробиваемый.

Это до подозрительного глупо, вот так отвергать все мысли о нем, однако исподтишка поглядывать и отмечать, что смотреть в его сторону куда приятнее, чем на кого-либо из сидящих рядом. Да и из всех, кто находится в баре, но и берите выше, приятнее, чем на кого-либо из моих теперешних знакомых. Мне нужна была неделя практически, чтобы осознать это. И принять тот факт, что помимо вызова, который я приняла, существует еще и симпатия. В начальной ее стадии пока что.

И, возможно, именно поэтому я решаю сделать еще одну попытку.

— Сегодня ты столь же холоден к моему предложению? — тактика чуть более напористая, наглая… и без ненужной розово-тошнотворной кокетливости. Просто как есть. На то не клюнул, может быть, это подействует.

Однако на сей раз, в ответ лишь слегка приподнятая бровь и молчание. И это очень не мило.

— Ты невероятно разговорчив. Так всегда?

— Да.

— Это ответ на который из вопросов? — решаю я копнуть поглубже и расшевелить, ну хоть немного.

— На оба.

А после снова он надевает шлем и уезжает. И в этот раз меня это немного, но взбесило.

— Тридцать восьмая, — слышу я сбоку от одного из его, насколько я поняла, самых близких дружков.

— Ты о чем?

— Ты тридцать восьмая по счету, кого он отшил, — чуть ядовитая улыбка искажает и без того не слишком симпатичное лицо. Его, вроде, все зовут Корень. Почему? Не в курсе, но и то, как его зовут, и он сам не вызывает из положительных никаких эмоций.

— Он гей? — если бы я услышала, что да, это было бы самым невероятным шоком в моей жизни. Правда. Потому что такие как он просто ни за что в жизни не должны быть геями. Извращенцами, придурками или уродами — ладно еще, но геем? Такой мужик обязан продолжить свой род.