Простые сложности - Алина Аркади Страница 2

‒ Потому что я не готова к длинному разговору с ней. Как всегда: «я же говорила», «нужно было смотреть, за кого замуж выходишь», «Юра твой изначально не вызывал доверия». Я всё это уже слышала.

Слышала и хорошо помню, как именно мама просила подумать, когда Орехов сделал мне предложение. Но тогда, шесть лет назад, мне казалось, что я встретила настоящую и единственную любовь, которая перенесёт все ураганы и штормы, оставшись глубоким чувством. По сути, эта самая любовь не вынесла любвеобильности моего мужа.

‒ Не брать трубку, как минимум, некрасиво. Мама переживает. Позвони, поговори. Я предупредила её, что пока не стоит давить на больное и читать тебе нотации ‒ сделает только хуже. Я и так месяц прыгаю вокруг тебя, стараясь вернуть к жизни. А ещё суд по имуществу, за который ты переживаешь не меньше. Радовался твой Орехов, что стал свободным?

‒ Ещё бы, ‒ отхожу к окну, уставившись в одну точку. Ранняя весна не радует противным дождиком и пронизывающим ветром. ‒ Побежал к своей Ирке сообщить радостную весть. Так кричал, что хочет развода, аж стёкла звенели в зале суда.

‒ А ты не хотела подумать?

‒ Нам давали тридцать дней на раздумья, положенные по закону. Больше не имеет смысла. Ничего не изменится, так зачем тянуть?

Вспоминаю довольную рожу Орехова, вылетевшего из суда на крыльях любви. В машине его ждала Ира. Я видела её и раньше, когда муж утверждал, что Лесникова оказывает ему помощь в некоторых вопросах как юрист, и их связывают исключительно рабочие отношения. Оказалось, что вместе они уже больше года, и как только Юра выпроводил нас с Егором из дома, туда въехала Ира. Выбросила оставшиеся вещи, которые были мне дороги и «вычистила» дом от свидетельства моего присутствия. Лидия Павловна, моя свекровь, как оказалось, была в курсе отношений сына на стороне и всячески ему потакала. «Юрочке нельзя ничего запрещать» ‒ все шесть лет она, как мантру, повторяла одно и то же, молниеносно исполняя прихоти сына. Их отношения были настолько тесными, что звонила она по шесть-восемь раз в день, узнать, что сынок кушал, пил, когда купался и куда ездил. Последним и, кажется, не самым главным вопросом была заинтересованность во внуке.

Егора она брала к себе редко. Прямо указывала ‒ ребёнка вы родили для себя. Зато моя мама никогда не отказывалась посмотреть за ним, когда мы с Ореховым отлучались. А когда? Сейчас и вспомнить не могу, когда мы проводили время вдвоём. В компании общих друзей, таких же семейных, как и мы, с его мамой, у родственников, но только не вдвоём. Это потом он мне сказал, что чувств больше нет, всё остыло и семья ему не нужна. Попытки выяснить наличие любовницы успехом не увенчались, потому что он бил себя в грудь и клялся в верности, а развод требовал, потому что больше не хотел жить со мной. И вообще ‒ мы разные. Эти два слова он повторял настолько часто, что через несколько месяцев я поверила. А ещё через время узнала, что у них с Лесниковой продолжительный роман.

А я-то всё копалась в себе, выискивая недостатки, которые можно исправить, подрехтовать, чтобы вновь стать ему интересной. Бессмысленно и глупо. Я только сейчас это понимаю.

‒ Нин?

‒ А? ‒ откликаюсь, встречаясь с озадаченным взглядом сестры.

‒ Ты плачешь.

‒ Да? ‒ смахиваю слёзы, улыбаясь. ‒ Это предпоследние, обещаю.

‒ Хватит уже страдать по своему Юрочке. Козёл он. Был козлом и останется им. Если ты думаешь, что с этой Ирой он другим будет, спешу тебя разочаровать ‒ нет.

‒ А вдруг? Вдруг будет внимательным, заботливым, чутким…

‒ Будет, ‒ утвердительно кивает сестра, ‒ до того самого момента, пока не остынет. А потом история повторится, только с Лесниковой. У таких мужчин всё происходит по накатанному сценарию. Изменения невозможны, потому что он сам остаётся прежним.

‒ Всё-то ты знаешь, ‒ обнимаю Янку. ‒ Умная ты у меня.

‒ Наверное. Кто знает, если бы Саша не разбился, остался жив, и мы бы провели больше времени вместе, возможно, и меня бы постигла такая участь, ‒ пожимает плечами, а затем поднимается, чтобы разлить кофе по чашкам. ‒ Его не стало на пике наших чувств, именно по этой причине вспоминается только хорошее. Именно поэтому до сих пор больно.

Ворвавшись со своими проблемами и переживаниями, совсем забыла, что только-только минул год со смерти Саши. Яна ревёт по ночам в подушку, уверенная, что я ничего не слышу.

‒ Ты бы нашла кого-нибудь, ‒ предлагаю. ‒ Просто для физического удовлетворения. Тебе всего двадцать пять.

‒ Я нашла. Пару раз встретились ‒ не моё. Неинтересно, не цепляет, всё холодное. С Сашей было по-другому.

‒ Как с ним, никогда не будет больше. Ты же понимаешь?

‒ Да, ‒ соглашается, но глаза выдают надежду на повторение утраченного счастья. ‒ Я не хочу быть с мужчиной ради мужчины. Хочу, чтобы зацепило, ёкнуло, откликнулось где-то внутри. Пресловутых бабочек, в конце концов, которые там, где-то, порхать должны. На меньшее не согласна.

‒ Я тоже. Теперь на меньшее не согласна, ‒ вторю ей эхом, понимая, что совсем не хочу ничего.

Достаточно разрушающих чувств, самопожертвований и ущемлений себя. Теперь всё будет иначе.

‒ Так, ладно, минутка жалости к самим себе закончена. Какие планы? ‒ Янка, будто очнувшись, даже подпрыгивает, разгоняя навалившуюся тоску. ‒ С работой?

‒ Через неделю Егору три, а, значит, я возвращаюсь в компанию. Даже не терпится, если честно. Нужно было выходить, когда ребёнку исполнилось полтора, тогда бы я не оказалась в таком беспомощном состоянии, но Юра убедил меня посвятить больше времени сыну, утверждая, что маленьким он будет только один раз. Дура! ‒ прыскаю в сердцах, который раз укоряя себя в доверчивости.

‒ Не дура, Нин. Ты была уверена, что живёшь за каменной стеной, а оказалось, что это всего лишь картонная ширма.

‒ Именно так, ‒ запускаю пятерню в волосы, взъерошив их. ‒ А в итоге, меня выпроводили с ребёнком без гроша в кармане. И оказалась, что дом строила не я, вкладывалась не я, и с фирмой помогала не я. Наверное, кирпичи нужно было класть наравне с рабочими, ‒ хмыкаю, ‒ тогда бы мои усилия были засчитаны.

‒