Искушение для ректора - Яна Соболь Страница 2

Я ненавидела ее в этот момент. Ненавидела. Я абсолютно одинока. У меня нет подруг. Вернее, была только одна. Но теперь, вдали от дома, лишили и ее Я обречена провести последний год в академии в одиночестве.

— Я не позволю тебе испортить свою жизнь минетом с первым попавшимся смазливым парнем!

— Мама!

— Это отличное место, и ближайший год ты проведешь здесь!

О да! Академия Шереметьева, спрятанная в гребанной глуши, куда от ближайшего аэропорта добираться больше трех часов.

И все из-за невинного поцелуя… Ну почти невинного.

Мучают ли меня сожаления?

Нет. Большинство восемнадцатилетних девушек уже потеряли девственность, а некоторые даже дважды! Но только я, как дура, храню ее для мужа, которого мне выберут родители. Мне не разрешается делать ошибки или сожалеть. Моя единственная обязанность — быть совершенной.

— Ты хочешь, чтобы я тебя умоляла? Встала на колени и убедила, что урок выучен? — наскребла я гордости на ответ.

— Ты так ничего и не поняла, — вздохнула мама, но тут нас поторопил безопасник академии.

— Светлана Анатольевна, — в голосе явственно прозвучало нетерпение. Интересно, обслугу смирению здесь не учат? — Нам пора. Если вы можете подождать еще полчаса, то увидитесь с Игорем Александровичем, и решите все оставшиеся вопросы.

Ого! Значит, ничего до конца не решено?

— Не уверена, что самолет сможет подождать, — Неуверенно ответила мать.

Наш личный чартер должен был уложиться в полетную карту по времени, или запрашивать новое время взлета и посадки.

Пусть бы она опоздала! Тогда у меня будет больше времени уговорить ее передумать.

ГЛАВА 2

ЕКАТЕРИНА

Александр довел меня до конца правого крыла и остановился у длинной скамьи у стены, тянущейся вдоль всего темного коридора.

— Екатерина, вам придется подождать здесь.

— А у меня что, есть выбор?

— Это ненадолго.

— Угу, — я села на лавку, наблюдая, как Александр ставит рядом мой самый огромный чемодан, какой я только смогла разыскать в закромах своего гардероба.

Когда безопасник ушел, я выглянула из окна и сквозь решетку разглядела машину, в которой осталась мама.

Она все же решила дождаться ректора, а если так, то у меня еще есть шанс свалить отсюда вместе с ней на чартере.

Бесконечно долгие десять минут я прислушивалась к гулким звукам эха в академии. Создавалось ощущение, что тут кроме меня и летучих мышей нет ни одной живой души. Ведь Александр не может считаться живой душой. Он же упырь.

Я прыснула, представив как безопасник возглавляет полчища летучих мышей и служит своему графу Дракуле. И конечно роль графа в этом склепе отводилась ректору. Уже предвкушаю, как буду сдерживать тошнотворные позывы от знакомства с ним.

Внизу хлопнула дверь, и звук разнесся по гулким коридорам с высокими сводами.

Я снова выглянула в окно.

На крыльце академии появился мужчина, одетый с головы до пят во все черное.

Он словно поглощал тень. Мрачность его одежды лишь подчеркивали серо-серебристый воротничок и рукава, что на сантиметр выглядывали из пиджака.

Я прищурилась, пытаясь его разглядеть через решетку. На мое счастье, он огляделся, позволив себя увидеть во всей красе.

И это стало потрясением для моих чувств.

Судя по поспешности, с которой выскочила из машины моя мама, к ней вышел ректор.

Я думала, он старый извращенец, с торчащими вперед клыками...

Господи, этот человек сломал все мои стереотипы.

Хорошо сложен, но при этом не являлся горой мышц. Рукава облепляют скульптурные предплечья. Я попыталась представить его тело. Через сшитую явно на заказ одежду можно разглядеть очертания крепких ног, плоский живот и широкую грудь.

Ректор, который любит тренироваться? Ничего себе. Ради кого так стараться в этой глуши?

Он что-то сказал матери, но я не слышала слов.

Мама отвечала, но я тоже не слышала. Она протянула свою руку, как всегда делала, ожидая галантного светского поцелуя. Я закатила глаза. Да она флиртовала! С моим ректором! Нормально вообще?

Но он как-то ловко перехватил ее, превратив движение в рукопожатие. Потом снова что-то спросил и повернулся в мою сторону.

Я отвлеклась на вопиющее совершенство его лица. Скульптурная лепка каждой черты, резкой и совершенной.

Ровный нос, пронзительные глаза, выразительные скулы, точеная линия сильного подбородка с ямочкой посередине. На щеках намек на тень, которую не может стереть самая острая бритва.

Темно-каштановые волосы подстрижены так, чтобы выглядеть неопрятно, и при этом четко продуманный стилистический образ.

Специально? Модный стиль? Или косит под молодого?

Но ректор не молод. В его глазах сквозила скрытая боль, и зрелость, отражающаяся в его чертах. Вот тот магнетизм, который приходит только с жизненным опытом и возрастом.

Я бы резюмировала, что он выглядел соблазнительно и пугающе. Но по факту, в этой глуши, с такой харизматичностью и таким телом мог прятаться только старый извращенец…

И мама отдает меня ему как ягненка на жертвоприношение! С ума сошла?

Я отпрянула от окна, надеясь, что он не видел, как я нагло подглядываю. Но краем глаза, я увидела его приглашающий жест и нереально широкий разворот плеч.

Мама прошла мимо него… О нет, мама проплыла мимо него! Она тоже заглотила удочку этого бабника.

К его появлению в коридоре я была готова. Слышала эхо твердых шагов, которое приближалось ко мне. Я встала со скамьи за секунду до его появления из-за угла. Но мамы рядом с ним не было.

— Екатерина Снежина? Рад вас приветствовать в нашей академии, — Ректор сам протянул мне руку, я, немного потрясенная его напором, пожала в ответ, все еще заглядывая за плечо в ожидании мамы.

— А вы?..

— Ректор академии — Шереметьев Игорь Александрович.

Он резко кивнул, не отрывая от меня взгляда. Ни намека на сочувствие или тепло.

— Не думала, что жду здесь именно вас.

— Я всегда встречаю каждого из моих студентов лично.

Его невероятной глубины синие глаза прищурились.

И я буквально утонула в его глазах. В них плескалось что-то дикое и древнее, чего боишься и невольно тянешься, рискуя жизнью.

Если это и правда тот человек, который будет контролировать мою жизнь в течение следующего года, я в более глубоком дерьме, чем думала.

Неужели мама, отдавая меня этому престарелому ловеласу, думает,