Мой шейх - Светлана Тимина Страница 2

— Все же буду первой женой? — не расслышав последующих слов, обрадовалась вторая жена.

Я же сидела и думала, стоит ли передать матери все, что я тут увидела, либо промолчать. При всем своём тщеславии и честолюбии Зейнаб оставалась безобидна и малоинициативна. Но тут тёмный взор провидицы обратился ко мне.

— Луноликая принцесса, — потрясенно произнесла она, — С умом острее, чем серп месяца. С судьбой столь удивительной и запутанной, что сам Аллах бессилен расплести эти сети…

— Я не хочу, это запрещено, — повторила я заученную фразу, хотя внутри все буквально перевернулось от любопытства.

— Прочти её судьбу тоже, Хадиджа, — попросила Зейнаб.

— Прочту. Но ты покинь покои. Все, что я скажу принцессе, останется исключительно между нами!

Зейнаб нахмурилась — надо же, лишили развлечения. Но возразить не посмела. Да и правильно рассудила, что после этого я точно не расскажу матери о том, что мы принимали у себя преступницу. И мы остались вдвоём с колдуньей-бедуинкой.

Она долго рассматривала мою ладонь. Вглядывалась в линии, практически не мигая, цокая языком и даже впадая в некий транс, как будто просила толкования у духов. А затем сбивчиво заговорила.

— Таинственный и запутанный фатум уже ведёт тебя, принцесса. Аллах подарил тебе разум, достойный тысячи мудрых мужчин. И красоту, что смутит ключи не одного мужского рассудка. Блистать тебе красотой и мудрыми речами вдали от песков и камня со стеклом, среди чужих стен, но и грехи отца после его смерти придётся искупить тебе…

Грехи? Я не ведала, как мог согрешить мой отец. Тогда я еще не знала о том, что его люди похищают женщин и продают их в рабство, да и знать не могла. Мы с матерью долго не ведали о его темной стороне, и я не смогла понять, какие грехи придётся искупить.

— Вижу двух мужей… — Хадиджа запнулась, — ничего не понимаю. Иногда образы играют со мной. Одним ты будешь любима и обласкана, но как сестра либо преданный друг. Его ладони на твоих плечах вдали, где твой разум и засияет яркой звездой. Но он не твой и не был твоим, хоть и не даст тебе усомниться в обратном. Второй же…

Раскол и вражда между моей семьей и семьей суженого мне Аль Мактума уже к тому моменту длилась шесть долгих лет. Поэтому я напрочь забыла о том, что должна была стать женой Кемаля. Он остался в моей памяти как дерзкий и надменный мальчишка, презирающий меня за то, что умела слагать сложные числа в уме.

— Второй же муж станет твоим против твоего желания и воли. Это печать грехов эмира, что придётся искупить тебе сполна. Много слез вижу, но потом много тепла и любви. Не избежать этой судьбы, но Аллах благосклонен к тебе. Ты обретёшь счастье там, откуда бежала.

— Вряд ли я выйду замуж снова. Если первый муж будет так меня любить, зачем мне слезы?

— Судьба написана не нами, и не нам её изменить, — развела руками Хадиджа. — Бойся песчаных бурь и дикого нрава, когда встретишь своего второго суженого.

— Как я его узнаю?

— Узнаешь, — провидица заторопилась. — Сразу, когда увидишь его лицо.

…Это давно забытое воспоминание сейчас предстало перед глазами так ярко, что я зажмурилась. Помотала головой. Это просто не может быть правдой! И что тогда означает, что Далиль никогда не был моим?

С этим еще предстояло разобраться. Потом. А пока что я закусила губы, чтобы не закричать в голос, понимая, что в одном провидица не солгала. Я умоюсь своими слезами в лапах зверя по имени Кемаль Аль Мактум.

Вчера шейх Асир спас меня от ударов плетью и насилия со стороны своего сына. Сегодня же на закате он уедет прочь, и ничто не помешает Кемалю овладеть моим телом. Жестоко отомстить за то, что натворил мой покойный отец.

Женщина в этом диком месте пустыни стоила не больше верблюда. Её чувства, желания, мольбы в расчёт не брались. Вчера я убедилась в этом довольно жестокой ценой. Впервые за все время мне захотелось закричать, расцарапать кожу, чтобы страх вырвался прочь и навсегда сгорел под жарким солнцем. Только гордость и надежда, что меня отыщут, не давала мне это сделать.

Пока я боролась с собой и старалась не разрыдаться от осознания своего положения, в шатре появилась Амира.

Обычно по утрам я совершала продолжительную пробежку в парке либо занималась в тренажёрном зале, затем неспеша принимала душ, завтракала и пила кофе. Здесь же, в сердце пустыни, вода была роскошью. Её едва хватило, чтобы омыть лицо и почистить зубы. Я все-таки выпросила еще несколько литров, чтобы омыться полностью.

Завтрак был простым. Но у меня и так не было аппетита. Чтобы не сойти с ума от ужасов, которые щедро подкидывало воображение, я позволила себе заговорить с прислужницей эмира. К тому же она заставила меня лечь на живот, чтобы обработать следы от плети заживляющей мазью.

Постепенно проглаживания по спине и успокаивающий шепот Амиры начали действовать. Сдерживать слезы было все труднее… Да и я просто не смогла.

Похищение, осознание новой участи. Безжалостное «Ты моя раба!» — от Кемаля. Провальная, отчаянная попытка сбежать. Обезумевшая толпа. Плеть, рассекающая кожу.

Я не знала, выстоял ли кто-то перед такими ударами судьбы, но это была точно не я. Амира взяла гребень, чтобы расчесать мои спутанные волосы. И я потеряла над собой контроль.

Ее руки были похожи на руки матери. Матери, которую я, возможно, не увижу. Моей Амани, которая так часто рассказывала мне сказки о том, что однажды я встречу любовь всей своей жизни…

Я не могла назвать Далиля своей абсолютной любовью. Но в таких браках она редко присутствует. Наши отношения не то что охладели. Они стали какими-то дружескими, что ли. Мы реже делили постель, но я чувствовала его поддержку и желание меня радовать каждый день.

Но разводиться я не собиралась. Думать о том, что в моей жизни появится кто-то другой, было сложно. Но предположить, что произойдет именно такое…

Горькие слезы побежали по моим щекам. Они словно выжигали кожу. Разрывали сердце изнутри. В тот момент мне казалось, что я никогда не вернусь домой. Что скоро от меня прежней останется лишь оболочка. Кемаль Аль Мактум умел мстить за обиды.

Амира гладила меня по волосам… а я рыдала у неё на груди.

Я чувствовала себя настолько сломленной, побежденной, обречённой и проигравшей, что мне уже было не до гордости. Не до того, что кто-то увидит.

Я