Тихий шепот - Нева Олтедж Страница 2

я складываю их в большую белую коробку на кровати, где уже хранятся остальные мои сценические наряды, и закрываю крышку. Все, что осталось от моей карьеры профессиональной танцовщицы, готово собирать пыль. Я никогда не ожидала, что все закончится так быстро. Звезда Чикагского оперного театра, которая в шестнадцать лет поднялась до позиции главного танцора в своей труппе. Теперь она вышла на пенсию в возрасте едва ли двадцати одного года. Пятнадцать лет упорного труда пропали из-за одной глупой травмы. Когда я поворачиваюсь, чтобы поставить коробку на самое дно шкафа, мне хочется плакать, но я сдерживаю слезы. Да и какой в этом смысл?

— Он в своем кабинете, — продолжает мама. — Бьянка, не заставляй его ждать. Это важно.

Я жду, пока она уйдет, затем иду к двери, но останавливаюсь перед своим туалетным столиком и смотрю на хрустальную вазу, в которой стоит одна желтая роза. Обычно все цветы, которые я получаю после выступления, я отдаю в детскую больницу. Единственную розу я оставила себе. Я протягиваю руку и провожу по длинному стеблю без шипов, обвитому желтой шелковой лентой с золотыми деталями. После каждого выступления в течение последних шести месяцев мне оставляли по одной. Без записки. Без подписи. Ничего. Что ж, это последняя, которую я когда-либо получу.

Выхожу из комнаты и направляюсь вниз по лестнице в самую дальнюю часть дома, где находятся кабинеты отца и брата. Тупая боль в спине уже практически прошла, но я перестала обманывать себя несколько месяцев назад, что это просто мимолетное явление. Я уже никогда не смогу выдержать шестичасовые тренировки пять дней в неделю.

Дверь в кабинет отца открыта, поэтому я захожу без стука, закрываю за собой и встаю перед его столом. Он не обращает на меня внимания, просто продолжает делать пометки в своем кожаном органайзере. Бруно Скардони никогда не признает людей, которых считает ниже себя, ни на секунду раньше, чем посчитает нужным. Он наслаждается тем, как они ерзают, пока он демонстрирует над ними свое могущество. К сожалению, мне никогда не было дела до его игр власти, поэтому я без приглашения сажусь в кресло напротив него и скрещиваю руки на груди.

— Ты как я вижу, как всегда плохо себя ведешь, — говорит он, не поднимая головы от органайзера. — Я рад, что твое непослушание скоро станет не моей проблемой.

Сердце забилось быстрее при его словах, но я стараюсь не показывать никакой реакции. Отец похож на хищника, который только и ждет, когда его жертва проявит слабость, чтобы напасть, нацелившись на яремную вену.

— Мы заключаем перемирие с русскими, — говорит он и поднимает на меня глаза. — А ты выходишь замуж за одного из людей Петрова на следующей неделе.

Я несколько секунд не могу прийти в себя от потрясения, потом смотрю отцу прямо в глаза и говорю:

— Нет.

— А я и не спрашивал, Бьянка. Все уже обговорено — дочь капо для одного из его людей. Поздравляю, cara mia. — Ехидная улыбка расползается по его лицу.

Я беру бумагу и ручку с его стола, быстро пишу слова и передаю ему. Он смотрит вниз на записку и скалит зубы.

— Я не могу тебя заставить? — усмехается он.

Я начинаю вставать, но отец хватает меня одной рукой за руку, а другой бьет наотмашь по лицу. В ушах звенит, но сделав вдох, я снова поворачиваюсь к нему и медленно беру бумагу с того места, где он бросил ее на другом конце стола. Расправляю края бумаги, кладу ее на стол перед ним, указываю пальцем на написанные там слова и поворачиваюсь, чтобы уйти. Меня не выдадут замуж, особенно за какого-то русского бандита.

— Если ты этого не сделаешь, я отдам им Милену.

От его слов я замираю на месте. Он не посмеет. Моей сестренке всего восемнадцать. Она еще ребенок. Я поворачиваюсь, смотрю отцу в глаза и вижу правду. Он бы так и сделал.

— Я вижу, это привлекло твое внимание. Хорошо. — Он указывает на стул, который я только что освободила. — Вернись на место.

Пять шагов, которые делаю до стула, наверное, второе самое трудное, что я делала в своей жизни. Всю обратную дорогу едва волочу ноги, как будто они сделаны из свинца.

— Теперь, раз уж все решено, нужно кое-что уточнить. Ты будешь послушной, покорной женой своего мужа. Я все еще не знаю, кто это будет, но это неважно. Важно то, что это будет кто-то из окружения Петрова.

Я наблюдаю за ним, когда он откидывается в кресле и берет сигару из стоящей перед ним коробки.

— Ты обуздаешь свой нрав, дашь ему трахать тебя столько, сколько он захочет, и убедишься, что он тебе доверяет. Он, вероятно, недооценит тебя, как обычно делают люди, когда узнают, что ты не можешь говорить, и начнет болтать о делах. — Он направляет сигару в мою сторону. — Ты запомнишь все, что он скажет, каждую деталь, как они организованы, какие маршруты используют для распространения, все, что он может упомянуть.

Открыв ящик стола, отец достает телефон и протягивает его мне через стол.

— Ты будешь сообщать мне все, что узнаешь. Все до последней мелочи. Поняла, Бьянка?

Теперь все встало на свои места. Какую идеальную схему он придумал: избавиться от своего проблемного ребенка, добиться расположения дона, пожертвовав одну из своих дочерей братве, и при этом убедиться, что именно он получит важную информацию о русских. Блестяще, правда.

— Я задал тебе вопрос! — рычит он.

Склонив голову набок я смотрю на него, жалея, что у меня нет пистолета, представляя, как направляю его ему между глаз и нажимаю на курок. Я бы не промахнулась. Мой брат годами тренировал меня в стрельбе, тайком беря меня с собой на тренировки. Я не уверена, что у меня хватило бы духу убить отца, но представить себе это определенно приятно.

Я киваю, беру телефон со стола и выхожу из кабинета, краем глаза уловив его довольную улыбку. Пусть он верит во что хочет. Может, я и выйду замуж за братву, но сделаю это ради сестры, а не потому, что он приказал мне. И я не играю в его шпионские игры. Я не погибну из-за него, снова.

Как только пахан братвы Роман Петров входит в столовую, все встают и ждут, пока он не