Нарушенная клятва (ЛП) - Ларк Софи Страница 2

Ну, почти никаких.

Мой мобильный телефон жужжит на столе, где он лежит вниз экраном. Я переворачиваю его и вижу имя Дина.

Ты все еще в деле? Хочешь встретиться со мной и выпить в Рози?

Я подумала. Ресторан Рози находится всего в паре кварталов отсюда. Я легко могу зайти выпить по дороге домой.

Но я устала. Мои плечи затекли. И сегодня у меня еще не было возможности заняться спортом. Я думаю о бокале вина в модном, шумном баре по сравнению с бокалом вина, выпитым в собственной ванне, слушая подкаст вместо пересказа дня Дина.

Я знаю, какой вариант кажется мне более привлекательным.

Извини, — пишу я в ответ. Собираюсь работать допоздна. Затем я просто пойду домой.

Хорошо, — отвечает Дин. Поужинаем завтра?

Я колеблюсь.

Конечно, — набираю я. Завтра в 18:30.

Мы с Дином встречаемся уже три месяца. Он торакальный хирург — умный, успешный, красивый. Компетентен в постели (я думаю, все хирурги такие, они понимают человеческое тело и полностью контролируют свои руки).

Я должна хотеть пойти завтра на ужин. Я должна быть в восторге от этого.

Но я просто… безразлична.

Это никак не связано с Дином. Это проблема, с которой я сталкиваюсь снова и снова. Я узнаю кого-то, и начинаю придираться ко всем его недостаткам. Я замечаю несоответствия в их высказываниях. Дыры в логике их аргументов. Я хотела бы отключить эту часть своего мозга, но не могу.

Мой отец сказал бы, что я слишком многого ожидаю от людей.

Никто не совершенен, Риона. Меньше всего ты сам.

Я знаю это.

Я замечаю свои недостатки больше, чем чьи-либо, я могу быть холодной и неприветливой. Навязчивой. Быстро злюсь и медленно прощаю.

Хуже всего то, что я легко раздражаюсь. Например, когда человек начинает повторяться.

Прошло всего несколько месяцев, а Дин уже трижды рассказывал мне о том, как он думает, что анестезиологи в его отделении сговорились против него, после того, как он отказался взять на работу одного из их друзей.

— Это все эти южноафриканцы, — жаловался он, когда мы в последний раз обедали. — Нанимаешь одного, а потом они хотят, чтобы ты нанял их двоюродного брата или шурина, и вдруг хирургическое отделение переполнено ими.

Кроме того, он, похоже, считает, что теперь, по прошествии трех месяцев, ему причитается большая доля моего времени. Вместо того чтобы спросить, свободна ли я в пятницу или субботу вечером, он настаивает на этом. Он строит для нас планы, и мне приходится говорить ему, что я занята работой или семейным ужином.

— Знаешь, ты могла бы пригласить меня на ужин со своей семьей, — сказал он сердитым тоном.

— Это не светский ужин, — сказала я ему. — Мы обсуждаем планы второй фазы развития Южного берега.

Большинство ужинов с моей семьей — рабочие ужины, так или иначе. Наш бизнес и наши личные связи настолько глубоко переплетены, что я едва ли узнаю своего отца, мать, братьев и сестер вне работы.

Судьба нашего бизнеса — это судьба нашей семьи. Вот как это работает в ирландской мафии.

Дин догадывается о криминальных связях Гриффинов — было бы невозможно не знать. Мы были одной из крупнейших ирландских мафиозных семей в Чикаго на протяжении двухсот лет.

Но он не понимает этого. Не совсем. Он думает об этом, как об интересной предыстории, как люди, которые говорят, что они потомки Генриха Восьмого. Он понятия не имеет, насколько актуальна и постоянна организованная преступность в Чикаго.

Это всегда дилемма в моей жизни на свиданиях. Хочу ли я парня, который не знает о темной изнанке этого города? Который никогда не сможет понять, как я закрепилась в своей семье? Или я хочу одного из людей из этого мира, которые работают на моего отца, разбивают головы и хоронят тела, с кровью под ногтями и вечно спрятанным пистолетом?

Ни то, ни другое.

И не только по этим причинам.

Я не верю в любовь.

Я не отрицаю, что она существует, я видела, как она случалась с другими людьми. Я просто не верю, что она когда-нибудь случится со мной.

Моя любовь к семье — как корни дуба. Часть дерева, необходимая для жизни. Она всегда была там, и всегда будет.

Но романтическая любовь… Я никогда не испытывала ее. Может быть, я просто слишком эгоистична. Я не могу представить, что люблю кого-то больше, чем собственный комфорт и собственный путь.

Идея быть под контролем кого-то другого, делать что-то для его удобства, а не для моего… нет, спасибо. Я едва терплю это со своей семьей. Зачем мне строить свою жизнь вокруг мужчины?

Я собираю свой дипломат. Перед уходом я пробираюсь в грязный, захламленный кабинет Джоша и краду с его стола договоры о покупке. Я начала их, и я планирую закончить их, независимо от того, что скажет дядя Оран. Он не заметит, я закончу их раньше, чем Джош даже взглянет на них. С тяжелым дипломатом я выхожу из офисной башни на Ист Вакер Драйв. Я иду домой пешком, потому что моя квартира находится всего в четырех кварталах от работы.

Я купила квартиру только этим летом. Она находится в совершенно новом здании с великолепным фитнес-центром и бассейном. Там есть швейцар, а из моей гостиной на двадцать восьмом этаже открывается фантастический вид.

Это было в прошлом. Я жила в особняке своих родителей на Золотом побережье. Их дом такой огромный, что места хватало всем, не было никаких причин уезжать. К тому же было удобно находиться всем вместе в одном доме, когда нам нужно было просмотреть материалы по бизнесу.

Но потом Кэл женился, и они с Аидой нашли свое собственное жилье. И Несса тоже уехала, чтобы быть с Миколаем. Тогда я осталась одна с родителями, с неприятным ощущением, что меня бросили мой брат и сестра.

У меня нет желания выходить замуж, как они, но я, конечно, могла переехать.

Так я и сделала. Я купила квартиру. И она мне нравится. Мне нравится тишина и простор. Ощущение, что я впервые в жизни живу одна.

Я машу Рональду, швейцару, и поднимаюсь на лифте в свою квартиру. Я переодеваюсь их пиджака, блузки и брюк, надевая вместо них цельный купальник. Затем я беру свои водонепроницаемые наушники и отправляюсь в бассейн.

Бассейн находится на крыше нашего здания.

Летом над ним открывается атриум, и вы можете плавать под звездами. Зимой он закрыт от посторонних глаз, хотя через стекло все равно видно небо.

Я люблю ложиться на спину и плавать взад-вперед, глядя вверх.

Обычно я единственный человек в бассейне, когда прихожу так поздно. Конечно, сегодня здесь тускло и тихо, единственный шум — это шум воды, бьющейся о бортик бассейна.

Пахнет хлоркой и кондиционером от свежих стопок полотенец, разложенных на шезлонгах. Включив свой плавательный плейлист, я кладу телефон на один из шезлонгов.

Я уже собираюсь прыгнуть в бассейн, когда понимаю, что забыла убрать волосы. Обычно я заплетаю косу и надеваю шапочку для плавания, чтобы хлорка не сушила их. Рыжие волосы хрупки.

С работы они все еще в пучке, закрученном заколкой.

Я не очень хочу возвращаться в свою квартиру. Для одного-единственного раза сойдет.

Я закидываю руки за голову и одним прыжком ныряю в воду. Я плаваю взад и вперед по бассейну, слушая California Dreamin’ в наушниках.

На мне очки, поэтому я могу смотреть в ярко-синюю воду, подсвеченную снизу фонарями. Я вижу темную фигуру в углу бассейна и думаю, не уронил ли кто-нибудь что-нибудь туда — спортивную сумку или мешок с полотенцами.

Перевернувшись, я ложусь на спину и смотрю на стеклянный потолок. Он напоминает мне викторианскую оранжерею, стекло разделено металлической решеткой. За стеклом я вижу черное небо и бледный, мерцающий диск почти полной луны.

Когда я смотрю вверх, что-то смыкается вокруг моего горла и утягивает меня под воду.

Оно тянет меня вниз, вниз, вниз, до самого дна бассейна, тяжелое, как якорь.

Шок от того, что что-то схватило меня снизу, заставил меня вскрикнуть, и теперь в моих легких почти нет воздуха. Я бьюсь и борюсь с этой штукой, которая схватила меня. Я вцепилась когтями в то, что обхватило мое горло, чувствуя кожу с твердой плотью под ней.