Пристрастное наблюдение (СИ) - Фенникс Николь Страница 2

Мне стало так стыдно, как будто меня отругали. Я не могла поднять глаза от пола. Я вдруг поняла, что ему просто нет до меня совершенно никакого дела. Пантелеев посчитал меня дурочкой, не имеющей даже амбиций и неприспособленной к жизни. И уж, конечно, попавшей бы в какую-нибудь нехорошую историю. Как оказалось: «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги!»* Наверное, они, москвичи, жалеют таких как я.

Его аргументы показались мне неоспоримыми, поэтому вместо ответа я просто молча кивнула. Да и не ждал он уже никакого ответа.

— Ну, что Женечка, голому собраться — только подпоясаться? Полчаса хватит? — Сергей Михайлович стал вдруг очень задумчив, видно силился понять причину моей грусти, — Я сказал водителю, что в семь мы выезжаем. Да, и не бери ничего, кроме документов. То, что нужно, купим в Москве.

Я повернулась к окну и тут мне пришло смс-сообшение. Ритм сердца нарушился, словно в него вошла иголка. «Поезжай в Москву. Никому не доверяй. Ласточка, ничего не бойся, я буду рядом» — это и был он — моя тайна.

_____________

* Илья Ильф, Евгений Петров, "Двенадцать стульев"

Глава 2 «Их Семья»

I

Мне хотелось задать много вопросов Сергею Михайловичу, но по дороге он потерял ко мне всякий интерес. Писал что-то в телефоне и в основном перебирал бумаги. Отвлекать его мне показалось неудобным. Я даже задремала, впрочем, не думаю, что спала больше часа. В основном просто смотрела в окно и думала. Ну, что там обычно путешественники думают по дороге под бесконечное мелькание пролетающих деревень, селений, полей, наверное, и сами все знаете. И все приходящие мысли казались такими глубокими и значительными, что я не заметила, как мы проехали через блокпост охраны и въехали на территорию пригородного посёлка.

Дом, куда нас довезли поздней ночью, был огромным и величественным. «Как библиотека», — пронеслось у меня в голове. Не то, чтобы я такого не видела… вживую и вправду — нет. А книги с фотографиями? а интернет? а Инстаграм, в конце-то концов!? Но своими размерами дом как-то придавил меня, да и на самом деле был хорош! Из белого камня, в два этажа, а может и больше, с многочисленными окнами во французском стиле. С подсветкой и большим садом по периметру. Короче, дом был достоин своего хозяина. Водитель остановил нам у главного входа, а сам проехал куда-то дальше по территории. «Завтра все внимательно рассмотрю», — думалось в моей затуманенной голове.

Когда мы переступили порог и снова меня окутал его низкий, бархатистый голос, я измученная переездом, вновь подумала, что мне приятен его тембр.

— Женя, ночь сейчас глубокая. Прислуга уже спит — у них свой дом в восточной части сада. Твоя спальня на втором этаже, пройдём, я сам покажу. Наташа, наша домработница, должна была оставить для тебя ванные принадлежности. Впрочем, сейчас и проверим.

Мы прошли через широкий холл, где по углам оранжевым мягким светом горели только ламы, расставленные на высоких комодах. Поднялись по широкой лестнице на второй этаж и застыв перед одной из дверей Пантелеев прислушался и с недовольным видом произнёс:

— Так и знал, что Олег опять дома не ночует, паршивец… Только я за порог, а у этого одни девки на уме! Вырастил на свою голову детину, — сквозь зубы, но даже как будто с гордостью закончил.

— Олег — это? — я немного растерялась и уже туго соображала.

— А… это твой получается брат, сводный, значит. А вот и твоя комната — дверь напротив. Ванная в конце коридора направо. Впрочем, утром познакомитесь, никуда не денется. У меня с Олегом уговор, что до окончания университета — живет тут. Он парень своевольный, но тебя это не затронет. Ну, проходи, смотри, располагайся — все готово! Завтраки по субботам с девяти. Опоздать не возможно — накрыто до обеда. Кухня на первом этаже.

Я вежливо поблагодарила и попрощалась с Сергеем Михайловичем. Комната была прекрасна! Огромная, как все здесь — с размахом! Наверное, бабушкина квартира поместилась бы сюда полностью! С нежными полосатыми обоями и пузатыми глянцевыми вазами.

На кровати сверху пухлых покрывал и подушек для меня лежал белый-белый махровый халат, и полотенца, и зубная щетка с косметическим набором, и тоненькая прозрачная сорочка для сна! Но больше всего меня смутил запечатанный набор кружевных хлопковых трусиков — 7 штук. Мыло из набора пахло просто — божественно! На нем было написано «Лотос и мускус», Made in France. В ванной оно дало пышную жемчужно-розовую пену.

Я с наслаждением вымылась. В запотевшем отражении зеркала я увидела привлекательную девушку с рассыпавшимися по плечам плотными локонами каштановых волос. Зелёные глаза были уставшими и из-за этого казались кристальными. Новая сорочка ласкала тело и моя ровная светлая кожа, кажется, готова была светиться от благодарности. Тонкие запястья, изящные колени и ступни. Мне нравилось то, что я видела. «Щеки толстоваты, — вдруг заупрямилась я и скорчила рожицу своему отражению, — тут, наверное, все девушки холёные и утонченные. Нужно как-то соответствовать».

На кровати я долго ворочалась и не могла уснуть. Меня никак не отпускал вопрос возраста моего брата. С одной стороны, я в машине ещё хотела поговорить с Пантелеевым и даже спросить, почему так вышло, что мама оставила меня в детдоме, вышла за него замуж, родила сына и его, получается, не бросила, а значит — любила? Как и чем ей могла помешать я? Что со мной было не так?

С другой стороны, выспрашивать мне мешала гордость, и я хотела тоже быть или хотя бы казаться такой уверенной. Такой, кого не задевает история жизни матери, и кто знать не желает, почему она так легко отказалась от собственного ребёнка. А теперь же выходило, что этот Олег чуть ли не старше меня! Как это возможно?! Если только… Ну, конечно, Олег мне вообще никакой не брат — это сын Пантелеева и он у него был до знакомства с моей мамой. И за девками вот бегает… — вспомнились слова Сергея Михайловича… и мне почему-то ужасно захотелось тоже ему понравиться. Я как-то даже расслабилась и незаметно провалилась в сон.

Кухню я безошибочно нашла по запаху. На ней, залитой солнечным светом, никого не застала, поэтому нашла кофейник и налила себе напиток. Это оказалось — какао. Посмотрела на стол. Увидела соки в прозрачных графинах. Пожалела, что поторопилась, но налила себе ещё апельсинового. Дальше на широкой столешнице стояли блюда в жестяных блестящих судках. Какие-то подогревались, а какие-то стояли на льду. А рядом с каждым — аккуратные стопки кремовых тарелок. Шведский стол! — догадалась я. Открыла первый, круглый, и обнаружила тёплую рисовую кашу — по ее поверхности золотыми каплями растекалось расплавленное сливочное масло. Я положила себе от души. В следующем контейнере лежали сырники. И я опять расстроилась, что поторопилась. Положила себе один. Дальше я уже не спешила и клала совсем по чуть-чуть, просто так хотелось все попробовать!

Я видела уже такую сервировку. Участвовала в художественном конкурсе в детдоме. Уровень был Всероссийский. Конечно, не выиграла, даже призового места не заняла, но пятьдесят лучших, куда я вошла с моим рисунком, были отправлены в лагерь в Ленинградскую область. И там был шведский стол. Конечно, совсем не такой! И сравнивать нечего. Знаете, что такое каша в детском доме? Это такая серая липкая масса, которая, если перевернуть тарелку останется к ней пристывшей. Яйца были счастьем!

Поэтому взяла еще два ажурных блинчика, брикетики меда, сливового варенья и шоколадной пасты. Несколько ломтиков ветчины и буженины и яйцо, наверное, пашот, лежащее на тосте с авокадо и сёмгой, скрученной в розу. Потянулась за сырами, как услышала за спиной смех.

— Ты так ненавидишь еду, что хочешь всю ее уничтожить? — на меня смотрел, опираясь спиной о косяк, парень, одетый в белую футболку и голубые джинсы.

У него были русые волосы и стальные холодные глаза, как у Сергея Михайловича. Тонкие черты лица, широкие брови и чувственный рот. Он улыбался мне одними губами, а сам внимательно и нагло всматривался в меня. Задержал взгляд на ключицах и остановился на моей груди. Безусловно красивый парень. Вся его небрежная поза говорила о том, что он это хорошо знал, и открытием стало только для меня.