Яна Вагнер - Анна говорит Страница 2

Анюта, это кто, спрашиваешь ты. Анюта, отвечаю я, это моя дочь.

Наверное, мне уже сложнее выглядеть свежей по утрам – например, я давно знаю, что четвёртый виски, выпитый накануне, уберёт блеск из моих глаз и кожи на весь следующий день до самого вечера; правда, это не страшно, потому что янтарная искристая односолодовая линза, сквозь которую виден только безопасный кусочек жизни, как раз к четвёртой порции мутнеет и делает мысли тяжёлыми. Впрочем, я могу себе позволить нарушить и это правило – мне не нужно выглядеть свежей по утрам, я просыпаюсь одна. Мне неудобно просыпаться в чужой постели, я не люблю смотреться в чужое зеркало в ванной, надевать вчерашнее платье – мне нужны моя спальня, моя утренняя чашка кофе в тишине, мои мягкие полотенца; все было проще, пока Анюта была маленькой, – после того, как она ложилась спать, мне достаточно было просто закрыть дверь в детскую, чтобы получить дом в свое полное распоряжение, и за час до её пробуждения никого уже не было, только я и она, а теперь она поздно ложится и среди ночи, хлопая дверьми, может прошлёпать в ванную босиком, в мятой футболке, так что, когда мне нужен мужчина, мне проще уехать из дома и вернуться поздно, это совсем не трудно – найти себе любовника, который не стремится знакомиться с твоей дочерью и остаться у тебя ночевать, мне нравятся мои мужчины, они такие удобные.

Ого, говоришь ты, наверное, чтобы просто что-нибудь сказать, вероятно, ты немного растерян – кто бы мог подумать, что незнакомая женщина в лифте станет говорить с тобой о своих любовниках, но меня уже не остановить, и потом – я не вижу твоего лица – я по-прежнему смотрю на твой галстук.

Я люблю свою работу – когда-то она стоила мне нервов и усилий, но теперь, спустя много лет, в ней почти не осталось неприятных сюрпризов, неразрешимых проблем, сложных задач – я точно знаю, с чего начнётся мой день и чем он закончится, всё, что мне приходится делать, я делала многие тысячи раз, и теперь мои ежедневные дела занимают всё меньше времени, я могу работать и одновременно думать о чём-то другом. Кроме того, у меня отдельный кабинет с маленькой кофе-машиной и пепельницей на столе, специально для меня в кабинете отключили датчики дыма, и мне не нужно больше выходить и слушать чужие разговоры в курилке, девочки из секретариата зовут меня Анна Сергеевна, и мне не обязательно теперь объяснять, почему я не хочу ходить на обед с кем-то из коллег, – иногда я не обедаю совсем, а иногда, под настроение, я выбираю какое-нибудь из множества рассыпанных по нашей улице маленьких кафе, в котором съедаю салат или суп, листая книгу. На нашей улице очень много офисных зданий, но ко мне за столик никогда не подсаживают чужих людей, даже когда кафе переполнено. Мне не обязательно торопиться с обедом – я могу задержаться и вернуться на час позже – никому не придёт в голову делать мне замечаний.

Хорошо бы вам ещё выбить себе право не ездить на встречи в высотные здания, раз вы так боитесь лифтов, – говоришь ты, ну простите, простите, я зря это сказал, я перебил вас, продолжайте.

Да, я не люблю высотные здания и ненавижу лифты, и обязательно придумаю, как избегать их в будущем. Жизнь становится намного проще, когда понимаешь, что именно доставляет тебе удовольствие, а что – нет, когда ты можешь разложить мир на две части – это я люблю, а это – не люблю, и отодвинуть вторую часть как можно дальше; мне понадобилось довольно много времени на то, чтобы понять эту простую вещь, но теперь я научилась никогда не заставлять себя делать то, чего не люблю, – даже когда мне кажется, что окружающий мир ждёт этого от меня. К моему удивлению, мир принимает все мои решения невероятно легко и совсем не сопротивляется. Есть только одна вещь, с которой я совершенно не знаю, как поступить, – последнее время мне кажется, что я больше не люблю свою дочь.

Я делаю паузу – но ты ничего не говоришь. Возможно, ты шокирован и раздумываешь над тем, как бы повежливее оттолкнуть меня, которая не любит свою дочь, от своего галстука. Может быть, ты не видишь в этом ничего плохого – предположим, у тебя тоже есть дочь и ты тоже её не любишь. А может, у тебя вовсе нет детей. Так или иначе, мне кажется неправильным оставить эту фразу без объяснения, и я продолжаю:

Боюсь, я не заметила, когда точно это произошло, в моей памяти нет водораздела – я не могу сказать себе – в её пятнадцатый день рождения я ещё любила её, а в шестнадцатый – уже нет, мне проще вспоминать фрагменты – я люблю её, когда ей два с половиной, и ночью она просыпается от плохого сна и босиком приходит ко мне в спальню, стоит на пороге, тихо всхлипывая, пока я не проснусь, я приподнимаю край одеяла, она с облегчением прячется под ним, я вдыхаю сладкий густой запах её волос, сжимаю в ладони обе её замерзшие пятки, мы засыпаем; люблю её, когда ей шесть, я наполняю ей пенную ванну, и она играет в ней, пока не остынет вода, – я оставляю дверь приоткрытой и каждые несколько минут заглядываю, даже если слышу её негромкую болтовню, она любит делать себе корону из мыльной пены, она похожа на мокрый персик, тёмные волосы мокрыми колечками лежат на лбу и на щеках, потом я вытираю её, заворачивая в большое жёлтое полотенце с капюшоном, она гладкая и блестящая, как пластмассовая куколка, и зажмуривается, когда я вытираю ей голову; люблю её, когда ей одиннадцать, она стоит перед зеркалом в моей спальне, я неожиданно вхожу, она отпрыгивает, скрестив руки на груди, и краснеет до корней волос – после длинного осторожного разговора я выясняю, что у нее начала расти грудь, один смешной розовый холмик пока больше другого, и она боится, что это некрасиво, что все будут смеяться, а потом мы примеряем с ней моё тёмно-синее шелковое платье, на которое она наступает, красим у зеркала губы, укладываем волосы; у меня много воспоминаний, которые я могу листать бесконечно, как альбом с фотографиями, у меня много доказательств моей любви. Я не помню, в какой именно момент я замечаю, что моя сладкая девочка превращается в незнакомое, колючее существо, которое называет меня «Ма», хлопает дверью, швыряет вещи на пол, которое красит голову в ненатуральный чёрный цвет и оставляет спутанные пересушенные волосы на моей расчёске в ванной (а если я что-то не люблю, так это чужие волосы на моей расчёске), у которого плохая кожа с россыпью маленьких прыщиков на подбородке, от которого пахнет совсем не незабудками – входя к ней в комнату, я сразу же открываю окно, которое немедленно снова оказывается закрыто; она неестественно громко смеется в телефонную трубку так, что мне слышно даже сквозь закрытые двери, она носит стоптанные кеды, бесформенные трикотажные балахоны, засаленные кожаные шнурки на шее и ужасную пыльную холщовую сумку до колен; иногда, когда она позволяет обнять её или когда мы, как раньше, вдруг смеёмся с ней над какой-нибудь глупостью, на какое-то мгновение я опять чувствую свою любовь, но в остальное время я не узнаю её лица, её голоса, её запаха, затаившись, я замираю в ожидании момента, когда она вернётся ко мне, но когда эта пугающая меня, чужая оболочка слетает с неё, как треснувшая скорлупа, на свет появляется незнакомая отстранённая молодая женщина, с которой мы неловко сталкиваемся каждый день под одной крышей, и мне начинает казаться, что я просто забыла момент, когда мою девочку забрали у меня и куда-то увезли, потому что её нет – нет нигде вокруг, кроме моей памяти, моих альбомов с фотографиями.