Ярослава Лазарева - Розовый узор на черном крыле… Страница 2

– Они у нас как торпеды, – сообщил Кирилл и начал улыбаться, наблюдая за покрасневшей Марикой.

Она вымыла руки, хотела вытереть их, но тут же отдернула от грязного полотенца и брезгливо поморщилась. Кирилл открыл верхний ящик шкафа и протянул ей бумажные салфетки. Она кивнула и взяла их.

– Ах, ты Марусечка, ах, моя дусечка, налей мне водки в этот вот стакан, – пропел кто-то в коридоре высоким голосом, – мы выпьем водочки, нам станет весело, и я тебе жарку-то наподдам. Эх!

Раздался шум, сопение, приглушенный смех. Затем звонкий шлепок.

– Пусти, Николка! Не хапай! – визгливо проговорил женский голос. – Куда лезешь-то? Дурак, зачем сразу юбку рвать! Дома-то кто есть у тебя? – громко спросила она.

– Да нет же, говорю! Сынок в школе еще, а женка нынче в смене на сутках. Говорю же тебе, дуреха, диспетчер она, – важно добавил мужчина.

И громко икнул. Раздался дружный смех. Марика ринулась к двери, но Кирилл схватил ее за руку и приложил палец к губам. Потом притянул к себе и усадил на колени. Она прижалась к нему и уткнулась в шею. Пряди их волос смешались. У Марики в челке была широкая ярко-фиолетовая полоса, и казалось, что это у Кирилла появилось фиолетовое продолжение длинной черной прядки.

– Давай, девонька, шустрее, а то сил нет терпеть, – проговорил в этот момент мужчина.

Его голос был так близко, что Марика поняла: они в этот момент находятся за закрытыми дверьми кухни. И невольно сжалась.

– А водка у тебя есть? – глухо спросила женщина.

Дверь на кухню скрипнула и начала приоткрываться.

– Потом, потом, чего время тянешь-то? – раздраженно сказал мужчина.

И голоса начали удаляться. Раздался скрип двери.

– Папаня девку привел, – пробормотал Кирилл. – Это надолго.

– Уйдем? – прошептала она ему в ухо, касаясь губами шарика сережки.

– Сейчас куртку возьму, – прошептал он в ответ, – в моей комнате.

Кирилл плавно встал, не разжимая объятий. Марика соскользнула с его колен и испуганно посмотрела ему в глаза.

– Я тут одна не останусь! – сказала она.

Кирилл кивнул, взял ее за руку и тихо открыл дверь.

В коридоре было темно. Он напоминал туннель, заваленный всякой рухлядью. Они скользнули в эту темноту и практически бесшумно, так как оба были в кедах на резиновой подошве, двинулись вглубь. Когда поравнялись с белой дверью, то оба остановились, как вкопанные. Звуки, раздававшиеся из комнаты, заставили их замереть и прислушаться.

– Ну, ты чего? – возмущенно спросил женский голос.

Раздался какой-то стук.

В довольно широкую щель они увидели парочку и замерли. Кирилл повернул голову и посмотрел на Марику. Ее глаза были расширены, губы приоткрыты. Она, не отрываясь, смотрела в щель, на лице ясно читалось отвращение.

– И это, по их мнению, и есть любовь, – прошептал Кирилл и осторожно прикрыл дверь.

– Но это не любовь, – тихо сказала она и потянула его за руку.

Они пошли по коридору, удаляясь от спальни.

И когда Кирилл распахнул дверь в свою комнату, то чириканье воробьев, ошалевших от мартовского солнца, ворвалось звонкой музыкой из распахнутой форточки и заглушило все звуки в коридоре. Как только они вошли, Кирилл притворил дверь и повернулся к Марике. За ее спиной от сильного сквозняка колыхалась тонкая тюлевая штора розоватого оттенка. И солнце из-за этого безостановочного движения заливало комнату неровными, словно танцующими полосами света. Волосы Марики, подсвеченные лучами, окружали ее голову искристым ореолом и выглядели красновато-каштановыми. Широкий обруч блестел пластиковой чернотой над ее челкой. Маленькая стеклянная бабочка сидела на нем сбоку, и солнце светило сквозь ее прозрачные розовые крылышки, делая их живыми и трепещущими. Кирилл коснулся пальцем этой бабочки, и она задрожала. Выражение его лица стало мягким и каким-то по-детски беззащитным. Он снял обруч, завел челку назад, открывая высокий гладкий лоб, и снова надел его. Марика улыбнулась.

– Ты очень красивая, – прошептал он.

– И ты, – не переставая улыбаться, сказала она.

– Я люблю тебя…

– Я люблю тебя, – как эхо повторила она.

Кирилл коснулся губами ее лба. Она легко вздохнула, отстранилась и огляделась.

– Как у тебя всегда чисто! – заметила Марика и села на маленький диван, застеленный покрывалом в черно-розовую мелкую шашечку. – И покрывало такое красивое, и вся комната выдержана в одном стиле.

– Конечно! – нахмурился он. – Не буду же я жить так, как мои родители! Квартира запущена, без ремонта уже десять лет! Я везде убираю периодически, но бесполезно! Мать раньше пыталась хоть как-то поддерживать порядок, но, знаешь, мне кажется, что ей со временем стало все равно. И она махнула рукой и на хозяйство, и на то, что отец пьет, да и на себя в конечном итоге. Ходит на работу, как заведенная, а в выходные или во дворе с соседками сидит или весь день у телевизора, сериалы смотрит. Я уж ее и не трогаю. Когда она все эти мыльные оперы просматривает, у нее вид такой отстраненный и даже счастливый. Но меня она любит по-своему. Это покрывало она, кстати, мне подарила на день рождения. Ездила к брату в Москву на два дня и оттуда привезла.

– Просто угадала, – заметила Марика. – Такое черно-розовое, как и все в твоей комнате. У меня сразу настроение другое, когда я к тебе прихожу.

– Не угадала, – тихо засмеялся Кирилл, – а я попросил купить что-нибудь такого типа на диван. И подходящий материал для штор маманька тоже привезла. Я ей объяснил, что мне примерно нужно. Хорошо, что после отъезда брата вся комната принадлежит мне! И я могу делать, что захочу. Я же тебе рассказывал, что все лето работал. Вот и смог на эти деньги обставить и переделать комнату по своему вкусу. Тебе, правда, нравится?

– Конечно! – ответила Марика. – У тебя очень мило.

Она взяла белого мохнатого мишку, лежавшего возле двух подушечек в виде розовых плюшевых сердец, и прижала его к себе. Кирилл придвинулся, не сводя с нее глаз. Марика посмотрела на противоположную стену. На серебристо-белых новеньких обоях четко чернели рамки с фотографиями. Это были их совместные снимки.

– Ой, а это что? – удивленно воскликнула Марика, заметив над письменным столом рамку в виде большого красного сердца. – Я это не видела!

– Вчера купил, – тихо ответил Кирилл и неожиданно залился краской.

Марика удивленно глянула на его смущенное лицо. Он тут же спрятал глаза под челку и опустил голову. Она встала и подошла к столу. В одной половине сердца была ее фотография. Марика на ней смотрела исподлобья, челка падала ей на глаза, почти закрывая их, лицо заострялось книзу и казалось очень худым, бледные губы были почти неразличимы, и от этого акцент приходился исключительно на большие подведенные черным глаза. Вторую половину рамки заполнял розовый листочек со стихами, написанными от руки черным фломастером.