Оливия Голдсмит - Билли-талисман Страница 2

Брайан опять тряхнул головой. Его глаза в слезах снова выражали страх.

— Я не могу рассказать, — прошептал он и отвернулся от нее. Он пробормотал что-то еще, и Кэйт уловила только одно слово, которого оказалось достаточно.

«Не спеши, — сказала она себе. — Продолжай, но очень непринужденно и очень осторожно».

— Ты занимался колдовством? — спросила она. Брайан, не поворачиваясь, кивнул, но промолчал. Кэйт уже подумала было, что позволила себе лишнее. Она перевела дыхание и после долгой паузы, понизив голос до шепота, спросила:

— Ты не можешь рассказать? Но почему?

— Потому что… — начал Брайан, и затем его словно прорвало. — Потому что это волшебство, об этом нельзя рассказывать, иначе твое желание не исполнится. Ну как свечи на день рождения. Это всем известно! — он вскочил и забился в угол комнаты.

Кэйт, по правде говоря, почувствовала облегчение. Мальчик вовсе не шизофреник. Он попался в обычную для детей ловушку: полная беспомощность — сочетание неодолимого желания и чувства вины. Гремучая смесь. Кэйт выждала минуту, она не хотела, чтобы мальчик чувствовал себя пойманным в капкан. И он не должен оставаться наедине со своей болью. Она осторожно приблизилась к нему, словно к чудному щенку, и положила руку на маленькое детское плечико.

— Желание, которое ты загадал, связано с мамой, так? — спросила она, выдерживая по возможности спокойный тон. Брайану не нужны ее эмоции — ему нужно пространство для своих собственных. — Правда?

Брайан взглянул на нее и кивнул. На его лице читалось некоторое облегчение. Страшная ноша детских секретов! Подобные вещи всегда брали Кэйт за душу. Хотя она давно уже порвала с католичеством, но все еще помнила притягательную силу и облегчение исповеди. Она должна помочь этому ребенку.

— Чего же ты хотел добиться? — спросила она так мягко, как только сумела.

Брайан заплакал. Его лицо, обычно бледное, густо покраснело. Сквозь слезы, он произнес:

— Я думал, если я повторю «Мамочка, вернись» миллион раз, то она вернется.

Он прижался лицом к блузке Кэйт и зарыдал.

— Но у меня не получилось. Я, наверно, сказал это два миллиона раз.

Глаза Кэйт наполнились слезами. Она глубоко вздохнула. Сквозь тонкую ткань блузки она чувствовала горевшее лицо Брайана. К черту эту профессиональную сдержанность. Она обхватила Брайана и отнесла его в кресло. Мальчик прильнул к ней. Через некоторое время он перестал плакать, но его молчание казалось еще горше. Они сидели так несколько минут. Кэйт понимала, что их сеанс почти закончен и ей нужно было говорить.

— О, Брайан, я сожалею, но колдовство здесь бесполезно, — начала она. — Я бы хотела, чтобы это было не так. Врачи сделали, что могли, для твоей мамы. Они не смогли сохранить ее, и волшебство не сможет. Ты не виноват в том, что врачи не смогли ее спасти, — она сделала паузу. — И ты не виноват, что твою маму невозможно вернуть, — Кэйт вздохнула. Разбивать детские сердца не входило в ее должностные инструкции. — Она не может вернуться, и твое колдовство бесполезно.

Брайан резко отстранился, стремясь вырваться из ее объятий. Он вскочил и сердито посмотрел на нее.

— Почему не может? — спросил он. — Почему мое волшебство бесполезно? — Он смотрел так на Кэйт еще мгновение, затем с силой оттолкнул ее и выбежал из комнаты, едва не споткнувшись о кукольный домик. Дверь кабинета хлопнула и от удара открылась вновь. Из коридора послышался голос Эллиота Уинстона, пытавшегося остановить Брайана.

— Заткнись, козел вонючий! — крикнул Брайан. Кэйт поморщилась. Она слышала затухающий звук шагов убегавшего мальчишки.

Через минуту голова Эллиота показалась из-за двери.

— Еще один недовольный пациент? — спросил он, выгнув брови почти до линии роста волос. — Боюсь, тебе не отделаться от французского.

Студенткой Кэйт специализировалась на французском. Одно время она даже думала продолжить изучение языка в аспирантуре, но впоследствии никогда не жалела, что не пошла по этому пути, поскольку работа с детьми была такой благодарной, хотя иной раз — как, например, в такие моменты — Эллиот, учитель математики и ее лучший друг, подтрунивал над ней подобным образом.

— Насколько я помню, немецкий аналог для «вонючий козел» — это riechende Steine. Как бы ты сказала то же по-французски?

— Я бы сказала, что ты слишком назойлив, — ответила Кэйт. — Этого достаточно. И я бы добавила, что у нас с Брайаном наметился некоторый прогресс. Сегодня он поделился некоторыми своими переживаниями.

— Что ж, он умудрился вполне внятно выразить свои переживания по поводу меня и моего мужского аромата. Если это прогресс, поздравляю. — Эллиот вошел в комнату и сел возле кукольного домика на стул — единственный предмет взрослой мебели в кабинете Кэйт. Эллиот был темноволос, среднего роста, слегка полноват и обладал коэффициентом интеллекта значительно выше среднего. На нем, как и обычно, были смятые хлопчатобумажные штаны, растянутая футболка и поверх совершенно не подходящая рубаха. Закинув ноги на ящик с игрушками, он открыл свой пакет с завтраком.

Кэйт вздохнула. Они с Эллиотом обыкновенно завтракали вместе. Но сегодня Эллиот выполнял крайне неприятную повинность дежурного по кафетерию, и только теперь, без мала в половине третьего, он получил возможность поесть. Кэйт была ему рада, но еще не развеялась грусть после сеанса с Брайаном. Эллиот, освободившись наконец от ужасов столовой, пребывал в беспечном неведении по поводу ее настроения. Он достал из пакета какие-то свертки и набросился на сандвич, источавший запах, напоминавший соленую говядину.

— Брайан учится в классе Шэрон, верно? — небрежно спросил Эллиот.

Кэйт кивнула.

— Бедняга. Его мать умирает, а учительница — злая ведьма Верхнего Уэст-Сайда, — тут Кэйт не смогла сдержать улыбки. И она, и Эллиот не слишком жаловали Шэрон Каплан, откровенно ленивую преподавательницу и весьма неприятную женщину.

— А помимо смерти матери, какие еще проблемы у Брайана? — спросил Эллиот.

Кэйт чувствовала, что пока не способна поддерживать обычную для них веселую беседу.

— У тебя на подбородке горчица, — заметила она, и когда Эллиот попытался вытереть лицо, капля упала прямо на рубашку.

— Упс, — вымолвил он и попытался стереть пятно с помощью одного из грубых бумажных полотенец из школьной душевой, но безуспешно. Желтое пятно особенно предательски выделялось на зеленой рубашке. «Это настоящее развлечение — смотреть, как он ест», — частенько думала Кэйт.

— Он верит, что колдовством можно вернуть его маму обратно, — сказала она с глубоким вздохом.