Наталия Терентьева - Синдром отсутствующего ёжика Страница 2

Надо мной висела картинка, которую Ийка нарисовала лет в пять. Маленькая тоненькая девочка, вся нарисованная голубым карандашом, держит в одной руке разноцветные тюльпаны, а другой сжимает руку очень симпатичного существа – с красным лицом, длинными, длиннее волос, ресницами, с большими зелеными глазами, похожими на солнышки, и огромным улыбающимся ртом. «Это ты – мама! – сказала счастливая Ийка, даря мне в день рождения мой портрет. – Ничего, что я себя тоже нарисовала? Ты же всегда со мной, правда? Ты очень красивая… Румяная, видишь какая!» Прекрасный портрет, нарисованный от всей души, поэтому он уже десять лет висит у нас на стенке… Позже Ийка подписала его: «Мама с тюльпанами и со мной». А взрослея, Ийка стала рисовать только цветы – тонкие, хрупкие, на слабых стебельках, с полупрозрачными лепестками, часто похожие на волшебные хрустальные растения – диковинных расцветок, необычных форм…

Я не сразу поняла, что звонит телефон. Услышав голос подружки Ксюши, сердечной и сострадательной, я секунду помолчала, думая, как отвечать на ее искреннее: «Как дела?», и ответила:

– Хорошо.

В ответ Ксюша рассказала мне последние новости своей жизни, а я все смотрела на себя на Ийкином рисунке – румяную и с тюльпанами…

С Ийкиным отцом мы расстались, когда ей было четыре года. Она переживала поначалу очень, перестала спать днем, просыпалась ночью и потом никак не могла уснуть, бегала на любой звонок к телефону, первая хватала трубку и кричала: «Папа!» А когда он приезжал с ней повидаться, становилась сама не своя – то смеялась, то молчала, то изо всех сил пыталась понравиться ему – наряжалась, рассказывала истории без начала и конца. Потом наступил период, когда Ийка упорно пыталась выяснить у меня – хороший ли он, ее папа. Или плохой. Промежуточный вариант ее не устраивал, она его не понимала.

И я говорила – папа плохой. Потому что самой было так больно, что не было сил заниматься выстраиванием идеального фантома папы, специально для дочки. Некоторые психологи советуют именно так: надо взять и придумать этого человека, раз он оказался никудышным. Какая разница – какой он на самом деле. Важно, чтобы дочка знала – у нее тоже есть папа, хороший человек, он ее любит. Но жить вместе родителям оказалось не очень весело, и мы разошлись. Я так не сказала.

Сначала говорила, что папа – плохой, предатель. Потом стала говорить, что бывают и хуже – наш всетаки приезжает иногда и дает достаточно денег, не забывает про Иечку… Потом както попыталась сказать, что папа в общемто неплохой человек. И услышала в ответ от семилетней Ийки:

– Ты – сама плохая!

– Почему, дочка?

– Потому что ты врешь и все время говоришь поразному! А папа – хороший! Я тебе сказала, а ты теперь меня нашлепаешь!

– За что? Ийка…

– Папа так все время мне говорит. Что он хороший, просто он встретил очень красивую и добрую девушку, а ты злая и все врешь. А если я тебе скажу об этом, ты меня набьешь…

Пожалуй, это был самый смелый поступок моей Ийки за всю ее жизнь. Я навсегда запомнила, как она стояла передо мной, худенькая, бледная от страха, и молча ждала расплаты за свою смелость.

Может быть, живя со мной, она все эти годы любила не меня? Но почему? Я не уходила по вечерам в кино и рестораны, ночевала только дома и одна, я ни разу не ездила без нее отдыхать, и мне все это было в радость. Иногда мне казалось, что я раздражаю ее, как всегда раздражала ее папу, мы слишком разные. А они – похожие, одинаковые…

Я походила по опустевшей квартире, мимоходом замечая, какие вещи забрала Ийка. Да, она серьезно собралась в новую жизнь… Взяла даже детские ботиночки, первые свои ботиночки, в которых она топала неуверенными ножками по нашему двору в полтора года. Ботиночки стояли на полке среди других дорогих сердцу вещей. Странно, никогда не думала, что Ийка вообще обращала на них внимание. Это я иногда бываю сентиментальна… Еще она зачемто взяла наш общий фотоаппарат, который мы всегда брали в поездки, на дачу… Я присела на край ее аккуратно собранного утром диванчика. Ну, как «зачем»! Взяла, чтобы фотографировать свою новую жизнь, красивую и благополучную.

Мне очень захотелось позвонить маме с папой, пожаловаться. Но было их жалко. Услышат мой убитый голос, представят себе свою маленькую Ийку гдето у чужих людей… Оба разволнуются, мама побежит мерить папе давление. Тот будет тайком пытаться звонить Ийке, еще больше расстроится, станет громко разговаривать и веселить маму, мой старенький терпеливый папа… И при этом будет сморкаться, а мама – капать ему сердечные капли и тоже вытирать глаза…

Я сделала побольше громкость телефона – вдруг позвонит Ийка, взяла пылесос, пропылесосила всю квартиру, диван, потом вымыла ванную комнату и натерла линолеум на кухне какойто специальной ваксой, которая несколько лет пролежала у меня в хозяйственном шкафу. Возможно, у ваксы уже истек срок хранения, но от вида темнооранжевой, густой, блестящей массы, почемуто пахнущей только что распиленной древесиной, у меня слегка поднялось настроение. И я даже решила зашить все, что порвалось, – Ийкины летние брюки, свою выходную кофточку, расползшуюся по швам после первой же стирки в стиральной машинке, но сразу исколола себе руки и решила с иголками пока повременить.

Ближе к ночи я набрала номер Ийкиного мобильного, но телефон оказался отключен. От беспомощности, от острого осознания какойто невероятной несправедливости судьбы мне стало нехорошо, душно, и даже слез уже не было. Тогда я сварила крепкий отвар корня валерианы, черный, вонючий, и выпила его, стараясь не дышать. Потом включила компьютер и попыталась найти адрес Вадика, Ийкиного отца. С его редкой фамилией Хисейкин в Москве оказалось еще семь человек. Но все не Вадики. Мой бывший муж умудрился както и здесь зашифроваться. Адрес я не нашла.

Завтра с утра у меня прием. Я встану в семь утра в чистой, убранной квартире. Приду на работу. Четыре часа приема я точно не смогу ни о чем таком думать, потом схожу на вызовы и поеду… допустим, в Центральное справочное бюро. Есть какоето место, где можно найти любого. Раньше, по крайней мере, было. Мы с подружкой в Ийкином возрасте както ездили узнавать, где живет артист Тараторкин, хотели подождать его у подъезда и узнать, женат ли он. Адреса нам не дали и очень пристыдили.

Я обязательно узнаю адрес Ийкиного отца и найду Ийку. Или пойду в милицию, в конце концов. Иначе я сойду с ума, не зная, где она. Если бы она ходила в школу… Но сейчас весенние каникулы, и придется дожидаться, пока начнется учеба. Поверить в то, что Ийка бросит свою школу, я не могла. Она с таким трудом привыкает ко всему новому…