Марина Порошина - Би-ба-бо Страница 2

– Ну, вообще-то… А что у тебя?

Иван Васильевич любил порядок и, много лет возглавляя женский коллектив, придерживался мудрого правила: не можешь предотвратить – возглавь. Он старался быть в курсе всех событий.

– У меня завтра самолет в шесть утра. Я в Турцию улетаю встречать Новый год. Третьего домой, так что я никого не подведу.

Шеф сделал брови домиком: мол, я не осуждаю, но мы имеем право знать…

– Ого! Если пять звезд, то тыща баксов на пять дней, – мгновенно подсчитала из приемной секретарша Юля. Раньше она работала в турфирме и в ценах разбиралась, к тому же отличалась хорошим слухом.

«Надо было дверь закрывать плотнее», – мысленно чертыхнулась Лариса. Девочки напряглись, они прекрасно знали, что у Ларисы лишней копейки сроду не водилось и две трети зарплаты она тратила в день получки по дороге домой.

– Ну, это новый знакомый… – замялась Лариса. – Я потом расскажу.

– Ой, а я думала: неужели Шкирка расщедрился? – засмеялась Юля.

Шутка получилась смешной, все оценили. Лариса, усаживаясь на место, включила лампу – старую, принесенную из дома: по привычке в круге зеленого домашнего света лучше работалось, меньше отвлекали, будто круг света от лампы отгораживал не только от серости зимнего дня, но и от суеты и разговоров коллег. Шкирка – фамилия ее последнего любовника. То есть Шкирка он и по сей день, а вот Лариса его общества, похоже, лишилась. Причина проста – Шкирка был жаден. Не скуп, не экономен (на последнем он особенно настаивал), а именно жаден, причем так искренне и истово, что жадность его выглядела не пороком, а чем-то неотъемлемым и непоправимым, как лысина, к примеру, или акцент. На них ведь не обижаются, так и Лариса старалась не обижаться, когда Шкирка принимался учить ее жить, отнюдь не предлагая материальной помощи.

По его мнению, Ларисе следовало покупать меньше косметики, тональный крем и пудра при ее коже не нужны, прошлогодняя сумка выглядит прилично, а иметь их четыре – глупая прихоть. Сапоги надо брать практичные: не замшевые и непременно на плоской рифленой подошве, чтобы не скользили. Увидев однажды на новой блузке неубранный вовремя ценник, бедный Шкирка горевал полдня, доказывая Ларисе, что распродажи – чистое надувательство, цена этой тряпке – на один ноль меньше без всяких распродаж. И нечего трепаться по сотовому, у тебя входящие бесплатно – вот и жди, когда тебе позвонят, имей терпение. То, как она тратит деньги, приводило его в ужас, и даже очевидный факт, что Лариса тратила свои деньги, Шкирку не успокаивал – сам процесс, возведенный им в степень вселенского бардака, травмировал его ежеминутно. Лариса иногда задавала себе вопрос: интересно, если бы я однажды воспользовалась косметикой из ларька на вокзале и оделась в шмотки с оптового рынка, он бы сразу ушел или сначала похвалил бы меня? Сам Шкирка никогда не ездил в отпуск («А кто за меня работать будет?») и страшно возмущался тем, что Лариса подрабатывает в двух местах – корректоры нужны всегда, – занимает денег у мамы и каждый год покупает самый дешевый автобусный тур, объездив уже всю Европу. После ее возвращения он методично подсчитывал, что она могла купить на эти деньги, и наотрез отказывался смотреть фотографии.

– Ларисик, как ты его терпишь? – возмущались подруги. – Вот устроился, старый пень, нашел себе девочку (справедливости ради нельзя не отметить, что Ларисе было двадцать девять, а Шкирке тридцать восемь, так что девочки немного перегибали), спит с ней бесплатно, да еще и жениться не собирается!

– Ну почему, он продукты приносит, – вяло отбивалась Лариса.

И действительно, автопилот Шкиркиного скупердяйства отключался в продуктовых супермаркетах. Здесь он бывал придирчив, но щедр и никогда не приходил к Ларисе без полных сумок, так что статью «расходы на продукты» она давно исключила из своего бюджета. Светило ли Ларисе стать мадам Шкиркой? Шкирка считал, что положение холостяка гораздо выгоднее в финансовом отношении, да она и сама понимала, что быть мадам Шкиркой – удовольствие весьма сомнительное. Она получила бы гораздо большее удовольствие, выгнав его к чертовой матери, но Шкирка давал ей статус. То есть без Шкирки она была старая дева с унылым хобби – комнатным цветоводством и кошкой. А со Шкиркой – молодая любовница преуспевающего владельца стоматологической клиники, дорогой иномарки и шикарной квартиры, к тому же холостого. Какие у него в голове тараканы, не знает никто, а дозированную информацию о его личных качествах Лариса могла использовать для поддержания разговора с подругами, и в общем хоре жалоб на мужей у нее тоже была своя партия. Ей сочувствовали, ругали Шкирку, своих мужей в частности и мужиков вообще, и вечер проходил в приятной беседе.

Если Лариса его выгонит, он найдет себе другую девочку, которая больше всего на свете хочет замуж, и пока она поймет, что владелец стоматологической клиники, дорогой иномарки и шикарной квартиры по натуре своей Шкирка, пока соберется послать его лесом… Словом, еще год он сможет спать с ней бесплатно, что, как ни крути, действительно выгодно со всех сторон.

Зазвонивший на столе телефон вернул Ларису к реальной жизни.

– Ларочка, ты зайдешь сегодня? – спросила мама. – Мы ведь не увидимся больше до… до Нового года.

– Да, мам, конечно, только поздно, у меня дел много.

– Дай бог, дай бог, – заволновалась при упоминании о дочкиных делах совершенно неверующая мама.

Кстати, о делах. Хоть сегодня и не до работы, но книга должна быть сдана через неделю, еще и домой придется брать шедевры. Начнем, пожалуй: «Город с каждым годом развивается и крепнет, удивляя гостей своей стойкостью, жизнелюбием, блеском асфальтированных дорог, колоритом красок на фасадах зданий, зелеными газонами, устремленными ввысь подросшими березами, праздниками, да такими, что эхо от них разносится по всей России… Да, Куравленко не Париж и не Москва, нет в нем и громадных красот Петербурга, но в каждом городе живут люди, тепло их жизней превращает даже типовую архитектуру в дышащие добром и дарящие покой после трудов дома».

Читая текст, Лариса мысленно перенеслась в далекий Ханты-Мансийский автономный округ, в город Куравленко, с которым, кажется, уже сроднилась за то время, что куравленковская творческая и бизнес-элита сотрудничает с ее издательством. Город удивительный, надо признать. Кажется, он населен исключительно графоманами. Здесь пишут все. Писатель номер один – мэр, неизвестно, как он управляется с делами, всякими там ЖКХ и муниципальными дошкольными учреждениями, но книжечку собственных стихов издает раз в квартал вот уже который год подряд. Он, наверное, очень хороший человек, потому что, будучи сам грешен, уважает страсть к бумагомаранию в своих согражданах. Видимо, каждый, кто обратится к мэру на предмет издания собственных текстов, получает не только «зеленый свет», но и необходимую для издания сумму. То ли мэр раскручивает спонсоров, то ли специальную статью в городском бюджете утвердили депутаты, но на книгах авторов из города Куравленко живет издательство. Ветераны пишут мемуары, дамы – романы, джентльмены – боевики, дети – сказки, психи – фантастику, краеведы – очерки. Стихи пишут все. Плюс ежегодно – сборник ко дню рождения любимого города. Наверное, они видят свой заштатный Куравленко туристической Меккой. Лариса уже давно собиралась съездить туда и посмотреть им в глаза. Впрочем, они пишут, она читает, типография печатает… Кому от этого плохо? К данной точке зрения Лариса пришла не сразу, а после серии мелких скандалов с Иваном Васильевичем. Поначалу она до изнеможения доказывала, что сочинительство такого качества не имеет права становиться книгой, поскольку автор незнаком не только с грамматикой русского языка, но и со здравым смыслом, на что Иван Васильевич меланхолично возражал: