Джоан Коллинз - Чертовски знаменита Страница 2

– Что… что ты сказала? – Глаза репортера метнулись по лицам своих товарищей по перу, которые совершенно неправильно поняли выпад Катерин и поспешно записывали в своих блокнотах: «А вдруг я подамся в пацифистки?».

– Ради Бога, Катерин, – сказал Барри тихо. – Только не хватает тебе заявить этим парням, что ты лесбиянка, вот тогда уж точно полетят от тебя клочки по закоулочкам.

Впервые за несколько последних дней Катерин искренне рассмеялась.

– Это же шутка, Барри, согласна, не слишком удачная, но мне сегодня не дотянуться до уровня Робина Уилльямса.

Процесс показался ей адом. Пять дней, по семь часов ежедневно, она сидела на жесткой скамье на глазах всего зала суда, а за спиной грудились пара десятков разных ее наемников. Она сидела неподвижно и бесстрастно, как только могла, а сердце сжималось и в груди стоял комок величиной с арбуз. В какой-то момент, когда ее муж давал показания, она написала в своем желтом блокноте слова: «Он лжет. Все ложь, ложь, ложь!» — и передала Барри, и это стало третьей по важности новостью в шестичасовой передаче в тот вечер, о чем, естественно, узнала вся Америка.

Сейчас, когда эскорт все еще стрелял вопросами и щелкал камерами, открытая дверца черного лимузина казалась дверью в рай. Она уселась на заднее сиденье осторожно, как обычно делают женщин в слишком коротких юбках. Сначала задом на сиденье, ноги плотно сжаты, затем быстрое движение обеими ногами, пока никто из своры не успел сфотографировать.

Но сегодня она проделала это недостаточно быстро. Один из наиболее пронырливых фотографов установил на камере таймер и расположил ее на мостовой таким стратегически хитрым образом, что, когда Катерин взмахнула ногами, камера успела дважды щелкнуть, запечатлев вид под юбкой.

– Чертов сукин сын! – Берт лягнул настырную камеру, и она свалилась в канаву.

– Чтоб ты сдох, зараза, – завизжал краснолицый папараццо, бросившись за камерой. – Я еще привлеку тебя за нападение с тяжкими последствиями, гад ты ползучий!

Берт не ответил. Он сделал жест, приказав охране захлопнуть дверцу со стороны Катерин, потом вскочил на переднее сиденье рядом с шофером и рявкнул:

– Пошел!

– О Господи, скорее бы отсюда убраться. – Катерин откинулась на сцинку сиденья и, чувствуя себя в безопасности за затененными окнами лимузина, сняла очки и глубоко вздохнула.

– Прекрасно справилась, душечка. – Барри похлопал ее по плечу. – Мы выиграли! Ты выиграла! Ты наконец-то свободная женщина, Китти. Как вспомнишь, что этот сукин сын от тебя хотел и что получил, то невольно решишь, что тебе крупно повезло.

Она устало кивнула. Да, она свободна. Свободна от Джонни, его пьянства, вранья, наркотиков, свободна от этого ужасного зала суда и толпы с разинутыми ртами. Но по-настоящему ли свободна? В своей жизни? Как бы не так.

В качестве замужней женщины и телевизионной негодяйки, которую вся Америка обожала ненавидя, она обладала некоторой долей иммунитета против полускандальных сплетен, всегда окружающих незамужних знаменитостей. Теперь же, когда она наконец перерезала пуповину, связывавшую ее с Джонни, сможет ли она жить нормальной жизнью?

Лимузин высадил Барри у его офиса в Беверли-Хиллз, и Катерин прикрыла глаза, пока Сэм вез ее по петляющему каньону Бенедикт к ее дому. Дом представлял собой огромное белое бетонное сооружение, похожее на большой кусок цемента, которое Джонни уговорил ее купить два года назад, когда она начала прилично зарабатывать на съемках «Семьи Скеффингтонов». Построенный в тридцатых годах каким-то давно забытым голливудским воротилой, он был известен среди наиболее остроумных друзей Катерин как бункер Гитлера.

Она попросила садовников прикрыть убогость фасада английским плющом, но растение отказывалась цепляться за эти голые белые стены, так что только несколько зеленых островков свидетельствовали о приложенных усилиях. Сэм нажал кнопку дистанционного управления, и ворота открылись. Порядочно заржавевшие, хотя их красили в прошлом году. Катерин снова вздохнула. Уход за этим особняком требовался постоянный, не говоря уже о том, что приходилось платить человеку, присматривающему за бассейном, работнику, ухаживающему за прудом, садовнику, девушке, заботящейся о растениях в доме, дворецкому, экономке, секретарше экономки, прачке, приходящей дважды в неделю, и тренеру, тоже посещавшему ее дважды в неделю, и все это не считая Сэма-шофера, Уорика Кингсли, ее очаровательного, но очень дорогого агента по рекламе, и Бретта Гудмана, ее импресарио, который, она не сомневалась, здорово ее обкрадывал. Удивительно, что у нее вообще еще что-то оставалось. Кроме того, еще была Бренда Корлью, ее верная подруга и секретарь, а также наставница ее сына Томми.

Что бы она делала без Бренды? Если подумать, что бы делал Томми без Бренды? Эта пожилая дама с железной волей и мягким как воск сердцем стала ему второй матерью. Поскольку Катерин большую часть времени проводила на студии, иногда задерживаясь даже до полунота, Бренда несколько часов работала, но всегда умудрялась быть дома к приходу Томми из школы. Она сама познала все тяготы и страдания, выпадающие на долю телевизионной звезды, поскольку когда-то была ею еще в пятидесятых годах в качестве второго шута при обожаемой публикой Куки Казанова. По рейтингу они в свое время уступали только Люсиль Болл и Вивьен Вэнс. Почти такие же забавные, почти такие же популярные, но отнюдь не такие же жизнестойкие, так что, когда Куки ушла на покой, уединившись в своем особняке в Кентукки, она сделала это за счет не только своих значительных накоплений, но и оставшегося имущества программы, которое они выкупили у труппы за жалкие пять тысяч долларов на брата.

Катерин и Бренда встретились на прослушивании вне Бродвея лет десять назад. Китти удивилась, увидев такую знаменитую актрису там, где собиралось «стадо», но Бренда заметила:

– Три премии Эмми, однажды – любимица публики, две номинации на премию Тони; и вот уже десять лет я, как и все, рыщу в поисках работы. Шоу-бизнес – ха! Верно, засасывает? Но ведь как же нам нравится!

С карьерой у Бренды не клеилось, так что, когда Катерин получила роль Джорджии Скеффингтон, она предложила Бренде поехать в Голливуд и помогать ей. Китти иногда казалось, что это был самый мудрый ее поступок в жизни. Она всегда могла положиться на Бренду, та же благотворно влияла на Томми, который при ней меньше злился и задирался. За острым язычком Бренды и малопристойными выражениями, столь ею любимыми, скрывались мудрость и теплота, которые Катерин скоро научилась ценить.

Машина остановилась у главного входа, Сэм выскочил и открыл ей дверцу.