Светлана Демидова - У счастья ясные глаза Страница 2

А вот вам и последний довод против клубной жизни: утром после всех этих плотских удовольствий смотреть на свое лицо в зеркало довольно страшно, а приходится еще нести это лицо на работу и на всеобщее обозрение. Одним из таких утр, с отвращением разглядывая на своей помятой физиономии следы порочных наслаждений, я решила, что с меня хватит. Я хочу замуж. Хочу не «клубиться» и «перепихиваться», а любить и быть любимой в очередном законном браке.

Как вы думаете, куда первым делом обратит свои взоры служивая женщина, которой хочется замуж? Служивая – не в смысле военнообязанная, а обязанная ежедневно ходить на службу, то есть на работу, то есть в наше паршивое техническое бюро. Вы правы! Разумеется, на мужчин нашего же паршивого технического бюро и ближайших к нему окрестностей.

Итак! Представьте себе большой завод. Не можете представить? Ну… вы, конечно, опять правы: ничего большого в нашей стране уже не существует. Разного рода гигантизм канул в Лету, если, конечно, не считать финансовые пирамиды и долготерпение российского народа. И все-таки когда-то, поверьте мне на слово, завод был огромным, а я уже довольно-таки много лет работаю в Большом Инженерном Корпусе – именно так, каждое слово с большой буквы, – сработанном как раз в эпоху гигантизма.

В Корпусе, согласно его названию, сосредоточен почти весь инженерно-технический персонал завода, если не считать жалкой горстки, которая не может оторваться от своего непрерывного производства (к примеру, сталелитейного) и всегда находится при нем. Хотя какое вам дело до непрерывного производства? Конечно же, никакого, а потому я продолжу про другое.

Двери нашего паршивого технического бюро выходят в длинный коридор, в котором ничего, кроме них, больше и нет. Двери, двери, двери… и еще раз двери. Налево, направо, налево, направо… Когда-то двери были утоплены в ниши и ходить по коридору было совершенно безопасно. Теперь на нашем этаже сделали евроремонт и… Вы улыбаетесь? Уже поняли, да? Точно! Впереди старых дверей на уровне стен коридора навесили новые – белые, с золотистым кантиком и очень смешными надписями «Офис такой-то…», «Офис эдакий…». Догадываетесь, что происходит, когда одновременно открываются в коридор сразу две белые с золотом двери: которая налево и которая направо? Муха под резиновым пластом мухобойки наверняка чувствует себя уютнее, чем инженерно-технический работник, попавший между двумя европеизированными створками.

А стены! Их оклеили бумажными обоями под покраску. Покрасили в тон рассыпчатой нежно-розовой пудры «Рашель». У моей бабушки в молодости была такая. Продавалась в круглой коробочке из папье-маше и открывалась за шелковую кисточку, приделанную к верхней крышечке. Можете себе представить, во что превратило эту «Рашель» в какие-то две недели наше мужичье, привыкшее обсуждать самые животрепещущие вопросы производства (и не только его), привалившись плечами и спинами к стенам и пуская кольца малоароматного дыма дешевых сигарет. Честное слово, раритетная стенная газета «За передовой труд» и стенд с графиком шахматно-шашечного турнира между работниками бюро, которые украшали стены коридора до евроремонта, выглядели значительно лучше.

Кстати, тут как раз есть смысл сказать и о мужичье. В упомянутом коридоре и за многочисленными дверями представителей сего славянского племени копошится, конечно, видимо-невидимо. И я, представьте, всех их знаю. Среди них всего четыре с половиной холостяка. Молодняк не в счет. Я еще не в том возрасте, чтобы бросаться на юнцов. Один раз бросилась (ну, вы помните, зефир бело-розовый), и достаточно. Мне нужен мужчина от тридцати пяти до… Это самое «до» практически не имеет ограничений. Главное, чтобы песок не сыпался. И перхоть, кстати, тоже. Надо сказать, что выбор в этой категории очень ограничен, потому что мужчины предпочитаемого мной возраста в большинстве своем безнадежно женаты. Холостых, как я уже сказала, всего четыре штуки с половиной.

Вам хотелось бы знать, кого я именую половиной? Охотно отвечу – Сергея Семеновича Никифорова, который работает в соседней комна… то есть в соседнем офисе. На самом деле он никакая не половина. Он огромный мужичара с квадратными плечами и ладонями с экскаваторные ковши, за что заслуженно носит кличку Слон. Этот Слон, между прочим, давно строит мне куры. Стоит нам пойти друг другу навстречу в коридоре, как я обязательно попадаю практически в его объятия. Но он для этого не совершает никаких непристойных телодвижений. Просто он такой огромный, что если хорошенечко развернет плечи, то способен перегородить ими весь коридор от одной евродвери до другой. Чтобы мне можно было пройти, он разворачивает свое немыслимое тело градусов на десять, не больше, и я вынуждена протискиваться между дверью (рискуя быть ею убитой) и слоновьей грудью, протирая одежду о его стальную мускулатуру. Слон при этом смотрит на меня кроткими глазами очень маленького теленка, томно вздыхает и исходит запахом туалетной воды «Мачо».

Я считаю его половиной, потому что он женат, но очень непрочно. То есть он женат на Лире, которая работает с ним в одном бюро. По молодости эту пару, согласно находке известного баснописца, звали не иначе, как Слон и Моська. Но не потому, что Лира была маленькой и суетливой (она как раз наоборот, женщина в теле и с достоинством), а потому, что носила фамилию – Мосина. Со временем эта неблагозвучная девичья фамилия Лиры как-то изгладилась из общественной памяти, и их с мужем стали называть Слон и его Муза, справедливо считая, что лира как предмет совершенно неотделима от музы, в смысле – вдохновения. Слон был талантливым инженером и очень скоро дослужился до начальника бюро. Лира всем говорит, что за пятнадцать лет совместной жизни в однокомнатной квартире и сидения за соседними столами на службе, он как начальник и одновременно муж достал ее так, что она готова подарить его любой страждущей женщине. Страждущих женщин в нашем коридоре предостаточно, но все знают, что дорогу он перегораживает только мне. Когда на его пути оказываются другие женщины, он непостижимым образом уменьшается в размерах, и ни одной из страждущих так и не удалось хотя бы чиркнуть по его бицепсам прицельно наведенной грудью.

Еще Лира всегда говорит и при этом очень выразительно на меня посматривает, что ей хотелось бы, чтобы какая-нибудь из страждущих женщин сделала бы первый шаг сама, потому что ее супруг, несмотря на пугающие размеры, никогда сам на это не отважится. А если ее Слон будет пойман с поличным, то она с радостью турнет его из своей жизни, потому что давно уже хочется, а повода пока никакого нет.

Что касается меня, то я почему-то пугаюсь его необозримого за один присест тела. Мне кажется, что в его сомкнутом кулаке свободно поместится моя голова целиком. Представляете, что он может со мной сделать, если я его рассержу? А если не рассержу, а наоборот… то есть, если дело дойдет до… ну вы понимаете… то от меня вообще один костяной лом останется. Я ему не Лира. Я вешу всего пятьдесят восемь килограммов при росте метр шестьдесят. Супруг Филипп называл меня суповым набором и умолял хоть немного поправиться. Я старалась, но безуспешно. Видимо, у меня такая конституция, против которой не попрешь. Сколько я ни ела пирожных, которые обожаю, и жирных продуктов, которые ненавижу, я так и не прибавила ни одного желаемого грамма.