Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине Страница 2

Уже спеша, он закончил туалет, накинул сверху фуфайку, какие носят матросы, и помчался к гаражу. Смотри-ка, сирень не сегодня-завтра распустится. Нравится ему сирень и ландыши тоже нравятся – хрупкие, недолговечные эти цветы, появляются весной совсем ненадолго, к маю уже и не видно их нигде. Помнит он, как сажал этот сиреневый куст… и вишню вот ту, и яблоню… Яблоки нынче осенью ему уже не снимать. Ладно, держать себя в руках нужно, не распускаться – и рывком стронув с места свой спортивный «камаро», вот она, единственная его слабость, Бен помчался вокруг Проспект-парк на Вест-сайд к своему залу – угол Юнион-сквер и Седьмой авеню, Парк-слоуп это место называется. Ехать было минут десять, а пешком около получаса (когда выдавалось время, он непременно шел пешком через парк), но он же вроде собирался поездить поискать квартиру, если пораньше освободится, так что лучше быть на колесах.

На входной двери была доска с надписью: «Брусья Бена, 4 этаж». Сразу всем понятно: инструктор только один, сам Бен. Он и в самом деле считал, что тренингом нужно заниматься одни на один. Никаких ассистентов.

С тех пор как открылся зал, у Бена никогда не было недостатка в преданных ему клиентах: всякие культуристы (это уж само собой), спортсмены, актеры, которым надо восстановить физическое состояние. А в последние десять лет, когда взгляды, к которым он пришел давным-давно, распространились среди представляющих поколение многодетных, дела Бена круто пошли вверх, благодаря приливу измотанных будничностью деловых людей, – они теперь вдруг помешались на тренинге. Подумать только, теперь к Бену надо записываться заранее. Им нравится, что у Бена требования четкие, но не очень жесткие (бывают и помягче, ну как же «нет трудов, а ты здоров», только Бен считает, что здоровым-то становишься совсем ненадолго, а трудов потом приложишь невпроворот), что всего и надо, минут пятнадцать как следует размяться в зале по пути на службу. И за каждый сеанс они выкладывают ему по пятьдесят долларов да еще находят, что это недорого.

Бен взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и отпер дверь маленькой прихожей, откуда специально были убраны стулья, зато на стенах, обитых пробкой, всюду были пришпилены газеты и прочее. Ну, вырезки из журналов – все про диету да про болезни, разработки новых упражнений, если, конечно, Бен их одобрял, а кроме того там был специальный раздел, названный им для себя «материалы, питающие ум». Бен непоколебимо верил, что нельзя врачевать тело, не излечив дух. Улыбаясь, он прикрепил к стене новый плакатик: «Если одной ногой увяз в прошлом, а другой шагнул в будущее, значит, приготовился помочиться на свой сегодняшний день».

А вот, наконец, и сам зал: тридцать футов на сорок, одна стена сплошь зеркальная, пол устлан матами, все заставлено снарядами – бегущие дорожки, шведская стенка, штанги, эспандеры.

Он включил магнитофон, поставил новую кассету. У него музыка на любой вкус найдется, чтобы угодить клиентам: и симфоническая есть, и классика, и песни в стиле кантри, и рок тоже, хотя немного. Помещение заполнилось пульсирующим ритмом, послышался голос Фила Коллинза: «Не забудь, этот рай нам не вернуть…»

– Если это называется раем, мне лучше уж сразу в преисподнюю, – проговорил, отдуваясь, Милт. – Опять у тебя лифт не работает.

– А я его и не включал, ты же знаешь: сюда все поднимаются по лестнице.

– Ну ладно, только уж обратно я спущусь на лифте. – Милт скинул пиджак – тело у него оказалось приземистое, упитанное, не зря Бену всегда кажется, что есть тут какое-то сходство с корзиной фруктов: торс вроде груши, а лысая голова напоминает розовеющее яблоко. Никогда он не мог взять в толк, зачем Милт выбрасывает деньги на ветер, посещая тренажерный зал, ведь понятно, что ему уже ничто не поможет. А все равно хорошо, что он приходит, так приятно начинать рабочее утро с разговоров со своим лучшим другом. Физически Милт, конечно, плоховат, но это вполне искупается его обаянием: всегда-то он в превосходном настроении, шутит, какой-нибудь забавный случай непременно расскажет. Карие глаза за толстыми стеклами очков всегда полны иронии, точно у него неизменно в запасе смешная история.

– Милт, да ты только посмотри на себя, – Бен тряс его пухлые, безжизненные запястья. – На спущенной камере куда поедешь, разве что только речку переплыть.

– Пусти, больно, – на одутловатом лице Милта появилось выражение наигранной паники. – А к тебе я зачем хожу. Вот и давай, приводи меня в порядок.

– Много я смогу, когда ты пятнадцать минут в день разминаешься, а потом на блинчики накидываешься, которыми тебя кормит Сара.

– Блинчики? А сам ты, когда у нас обедаешь, что, без блинчиков обходишься?

– Ну, ты же понимаешь, Милт, – улыбнулся ему Бен, – просто не хочу, чтобы Сара обиделась.

Оба расхохотались. Сара готовила ужасно, и ее кулинарное искусство было вечной темой для шуток.

С одного такого обеда в общем-то и началось их новое общение после того как Милт, с которым Бен дружил в детстве, вернулся в Бруклин, проработав тридцать пять лет агентом в Голливуде и добившись всего, что душа пожелает. Сара все приставала к Милту, чтобы он разыскал старых приятелей, и однажды заставила его пригласить Бена с Бетти на ее чудо-жаркое (сокращение от «чудовищное», уточнял Милт), за которым должна была последовать партия-другая в бридж.

Выросла Сара в Бронксе, и когда Милт решил, покончив с делами, возвращаться в Нью-Йорк, заявила, что дом для нее – там, где она родилась. Но даже ее несокрушимое, как у пророков, упорство не смогло заставить его обосноваться в Бронксе, и пришлось ей смириться с Бруклином, если, конечно, особняк с садом на одной из самых роскошных улиц Бруклин-хайтс, откуда открывался прелестный вид на Манхэттен, требует, чтобы с ним смирились. А отойти от дел Милту так и не пришлось, потому что его агентство, называвшееся «Знаменитые артисты», предложило ему должность в своем нью-йоркском отделении, где требовался «специалист по конфликтным ситуациям».

Чудо-жаркое с бриджем сделались еженедельной повинностью, не такой уж и тяжкой, потому что им, всем четверым, было хорошо друг с другом. Так было приятно вспомнить давние золотые деньки, когда Милт и Бен мальчишками таскались на Кони-Айленд, чтобы прокатиться на аттракционах, или проникали без билета на стадион Эббетс-филд, где играли «Ловкачи». Случалось, Бен с грустью думал, до чего легко в детстве сходятся и расходятся, до чего просто… Вот есть у тебя друг, лучший друг, и ему ты выкладываешь все свои секреты, даже постыдные. А с возрастом становится все труднее кому-то доверять, оставаться открытым. Они встречались еженедельно целый год, прежде чем наступил тот миг полной мужской откровенности, который вновь сделал их самыми близкими друзьями.