Жан Фрестье - Гармония Страница 20

Очаровательная Гармония сложила вместе ладони и подтянула оголившиеся коленки к животу, который у нее одно время так сильно болел. Сандалии слетели с ее ног, белые носки благонравной девочки собрались гармошкой, а сдвинувшаяся набок голубая шапочка приоткрыла короткую прядь черных волос. Ее халат, на котором четко выделялись следы крови, оставался застегнутым до подбородка. Детский ротик стремился к жизни, ноздри трепетали. На лбу проступило несколько капелек пота. Она вся была во власти сна. За плотной сеткой изогнутых ресниц глаза ее, вероятнее всего, закатились, как у тех многих покойников, чьи веки ей довелось прикрыть своими длинными потемневшими пальцами, ощущая при этом жалость, безразличие, а главное – неуязвимость, чтобы иметь возможность заниматься профессией, которая более, чем любая другая, требует неуязвимости. Для Вальтера не было тайной, что именно он в ней любил: ее умение жить и действовать согласно правилам, которые внушили ей те, кто ее воспитывал. Она двигалась по каким-то своим рельсам, но двигалась изумительно, и в этом проявлялась ее изумительная женственность. Такому скептику, как он, было бы трудно никогда не разочаровывать ее.

Он вытянул свои длинные ноги, поднял их одну за другой вверх. Недолгий отдых придал ему сил; желание уснуть, одно время багровым солнцем раскалявшее ему изнутри голову, теперь покинуло его, уступив место спокойному рабочему рвению, требовавшему сдержанных и упорядоченных жестов. Он в последний раз отправился на обход своих пациентов, методично осматривая их и делая записи для своего сменщика. Седьмой не спал и вроде бы дышал легко, удовлетворенно покачивая головой под резиновой маской, обеспечивавшей ему слабый, но постоянный приток кислорода. Вальтер разбудил девятого, у которого все, похоже, было в порядке, но нужны были цифры, и он возобновил свои маленькие маневры: термометр, давление, пульс, прослушивание грудной клетки. Одиннадцатый уже страдал, и это было только начало. Если здраво взглянуть на ситуацию, то можно было бы впрыснуть ему в вену смертельную дозу какого-нибудь наркотика, но так не делалось. Вальтер позволил себе дать ему несколько чайных ложечек воды, что уже было нарушением правил. Он ускорил вливание ему физиологического раствора в надежде хоть немного смягчить жажду. Он заметил во взгляде больного дрожащий огонек – признак благотворной лихорадки, которая, достигнув определенного уровня, явится обезболивающим средством. До восьми часов оставалось совсем немного.

Вальтер пошел дожидаться Грина в центральной аллее, у входа в сортировку. Солнце стояло уже высоко; день обещал быть ясным и жарким. Жаворонки выполняли в небе свой маленький номер с замиранием на месте. Весь госпиталь казался погруженным в тяжелый утренний сон. Почти ничто в этот час ни на дороге, где лишь изредка проезжали то какая-нибудь одинокая санитарная машина, то грузовик, ни в аллеях, где несколько человек с обнаженными торсами умывались над ведром, не напоминало о войне. Зенитная батарея, располагавшаяся на холме с той стороны дороги, уехала. От нее остались лишь какие-то разбросанные, неразличимые на расстоянии предметы: вероятно, гильзы от снарядов, пустые бидоны, куски брезента – деревенская площадь после закрытия ярмарки. А на месте батареи уже возводился крошечный цирк, состоящий из дюжины палаток, принадлежащих, как понял Вальтер, хирургическому подразделению один-тридцать шесть. Слышался стук кувалд по деревянным колышкам и восклицания "и-раз!" людей, поднимавших на шестах тяжелый брезент.

Бодрой походкой с улыбкой на лице подошел Грин. Широким жестом руки Вальтер показал ему на изменения во внешнем облике лагеря, который еще вчера казался им таким же вечным, как скалы в горах.

– Да, – сказал он, – ощущение непривычное. Думаю, что нам осталось недолго здесь плесневеть.

– Ты видел вновь прибывших?

– Мельком, они спят.

– Ясно, но нужно, чтобы они проснулись. Давид потребует свою кровать.

– А ты?

– Я? Я погуляю. Спать мне не хочется. Я даю себе отпуск.

Они прошлись немного по центральной аллее. Вальтер, вытащив из кармана записи, объяснял:

– Тебе не придется сегодня потеть. У тебя один в хорошем состоянии, один – в среднем и один – в очень плохом. К тому же есть все шансы, что днем ты передашь их подразделению один-тридцать шесть.

Он подробно изложил весьма простую ситуацию, сложившуюся во время его дежурства.

– Вот видишь? – сказал Вальтер. – Ничего такого, что могло бы тебя удивить. Мы поем все время одну и ту же песню. Пока твои девушки подойдут, я разбужу своих.

– Боже мой, ну и надышали вы тут углекислоты, – пробормотал Грин, входя в палатку.

– А это все мои девушки, черт побери.

Он тряхнул Джейн, сделавшую совершенно круглые глаза, потом подхватил под мышки Гармонию и сразу поставил ее на ноги.

Подошли Сьюзен и Мона, медсестры Грина. Началось то же мелькание голубых халатов, что и накануне: одни надевали их, другие снимали, только на этот раз как-то медленнее.

– Ну, от переутомления мы сегодня не умрем, – сказала Сьюзен, удивившись количеству пустых коек.

– Это внесет в вашу жизнь некоторое разнообразие, – ответил Вальтер. Он подталкивал вперед двух своих оторопевших девушек: толстую и тонкую. Выйдя наружу, они заморгали глазами от ударившего им в лицо солнечного света.

– Мы вас оставляем, Джейн, – сказал Вальтер.

– Мы с Гармонией пойдем искупаемся и совершим небольшую прогулку, чтобы прийти в себя.

– Но, месье, а что я скажу нашей начальнице насчет Гармонии?

– Скажите просто, что она нужна мне, даже что я испытываю острую потребность в ней. А еще вы можете сказать своей начальнице, пусть она катится ко всем чертям, если только среди них найдутся на нее охотники.

Джейн, уже окончательно проснувшаяся, отрывисто рассмеялась.

– Вы правы, веселого вам времяпрепровождения!

Они остались одни.

– Ну что, моя недотепушка, идем купаться?

– Как хочешь.

Она продолжала спать на ходу.

– Пожалуйста, подтяни носки. И поправь шапочку. Я не хочу идти с такой растрепанной девицей.

Она повиновалась, постепенно выходя из сонного состояния.

Они пошли по берегу озера, оставили позади себя последние палатки. Гармония взяла Вальтера под руку, уцепилась за нее, повернула к нему выражавшее покорность, немного припухшее со сна лицо.

– Знаешь, то, что я тебе сказала сегодня ночью… я не передумала.

– Надеюсь.

Они шли еще некоторое время по песчаному берегу, по-прежнему тесно прижавшись друг к другу. На горизонте уже не было никого видно, за исключением трех едва заметных рыбаков в лодке, тянущих сети более чем в километре от них, трех несчастных жителей этой оголодавшей от войны страны, добывавших себе пропитание в воде.