По острию греха (СИ) - Лари Яна Страница 20

— Раздевайся, — лаконичная команда бьёт по рукам волной внезапной дрожи, из-за чего неверные пальцы едва не обрывают пуговицы на кофте. — Медленно.

Снова невозмутимо в приказном тоне. Прожигающий тёмный взгляд прокатывается по жилам разрядом паники. И тут же в груди теплеет от воспоминания: эта же комната, золото свечей, багрянец лилий в зеркале, его быстрое поверхностное дыхание в шею…

— Медленно, — напоминает он, а я только сейчас осознаю нервозную порывистость, с которой дёргаю боковую молнию на юбке.

Сегодня прелюдия другая, другие цели, другое настроение. Восторг от предвкушения — тот же. Это невозможно подавить или задвинуть, невозможно абстрагироваться. Неспешность, которую требует Дамир и которую я покорно выжимаю из себя, едва перекрывает рёв смятения, причина которого — он сам. С каждой минутой влечение крепнет, интрига растёт. Неизвестность будоражит. Строгость возбуждает.

— Волосы собери повыше.

Замерев с нижним бельём в руке, непонимающе смотрю, как он методично обматывает тканью уже вторую ручку от кисти. Получается нечто похожее на большую спичку или… факел. Мысли судорожно начинают метаться, пытаясь разгадать, что может представлять собой обряд очищения, но каждая обрывается ещё на взлёте, придавленная раскалённым грузом его взгляда.

— Дамир, для чего это? — всё-таки решаюсь задать волнующий меня вопрос.

Ответом становится лишь суматоха собственных догадок и мерное потрескивание свечей.

Миражи бесстыдных снов пляшут по комнате, заставляя сердце выворачивать под рёбрами кульбиты. Моя ночь обрела лицо и хозяйским шагом ворвалась в реальность. Наяву герой моих фантазий так же не спрашивает, чего я хочу. А я по-прежнему наслаждаюсь каждым его действием, просто потому что он — мои ожившие грёзы. Он тот, кого уже долгое время просила душа. Тот, кто молча разглядывает мою наготу, вытягивая всё потаённые желания наружу.

Наконец, когда с последними приготовлениями покончено, Дамир подходит. Критически осматривает сооружённый мной пучок на наличие выбившихся прядей. Дышит ровно, но шумно. Он на взводе. Я в трансе. Чувства обострены до предела, искрят порохом вслед за плавным движением его пальцев по моему лицу, спускающимся к линии ключиц.

Поощряет.

Топит мысли в бесконечно мучительной ласке. И снова медленное, переполненное терпением скольжение по шее к подбородку. Приоткрываю губы в ожидании поцелуя… Прохладное движение воздуха разрывает грудь разочарованием. Дамир лишь усмехается краем рта отстраняясь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Наказывает.

Он всё ещё сердится на моё любопытство, на вздорные мысли, на недоверие. Решительно спускается пальцами к локтю, чтобы увлечь меня к краю стола. Кипение крови достигает пика, туманит жаром от которого я напрочь дурею.

Я подчиняюсь, позволяю уложить себя на банкетку. От адской смеси страха и драйва срывает крышу, а он внешне строг и спокоен. Только блеск тёмных радужек выдаёт не меньшую бурю.

— Держись за край и не двигайся, — убрав руки, он отстраняется от моего напряжённого до предела тела.

Легко сказать. Сцепив зубы, сдерживаю протестующий стон, от того, что моя в нём потребность растёт, а Дамир не даёт мне насытиться. Это заводит ещё сильнее, хотя, казалось бы, вот она грань, куда уже дальше? Я всем существом стремлюсь вернуть потерянное тепло прикосновений, но всё же не решаюсь ослушаться.

Секундная заминка, взятая на то, чтобы оставить на столе обмотанные лоскутьями кисти, и он нависает. Снова тянущее наслаждение по раскалённым венам, моё инстинктивно выгнутое тело — завлекающее, зовущее, умоляющее — и стон с губ от сокрушительного удовольствия, вновь чувствовать на себе его пальцы.

Обхватив моё запястье, Дамир прижимает ладонь к своим губам. Дыхание обжигает кожу, будто пар в закипающем чайнике: влажно, жарко, порывисто. Топит стылые кристаллы страха и едва зародившихся сомнений, вымывает последние крупицы осмысленности. Я тону в бесконечно тёплом плеске ультрамарина.

— Ты доверяешь мне? — шепчет секунды спустя уже мне в губы.

— Да… — едва слышно, срывающимся шёпотом.

— Тогда лежи и не двигайся.

Твёрдый настойчивый тон напоминает о подчинении, отчего жаркий ток эйфории, прокатившись вдоль тела, захлёстывает мозг. В кромешном дурмане наблюдаю, как он раздевается, завязывает на затылке тесемки маски. Жуткий оскал, обнажающий острые иглы зубов, уже не пугает, ведь за прорезью для глаз сверкают знакомый взгляд.

Я готова верить, готова принять его по-настоящему, не перетряхивая сознание в поисках второго дна.

Дамир вынимает из кружки пропитанный спиртом факел, обжимает ткань о внутренние края ёмкости. Один подносит к свече, второй просто зажимает между пальцами той же руки.

Воздух, отяжелев на секунду, вдруг стремительно липнет к коже. Даже дыхание на губах замирает, прерываясь неожиданным вздохом. Лопатки плотно вжимаются в велюр банкетки, когда Дамир невесомо проводит мне по животу проспиртованным факелом. Распахнув глаза, взволнованно смотрю ему в лицо, из последних сил стараясь сохранять неподвижность. Уверенное прикосновения руки даёт почувствовать, что всё под контролем. Кивнув, немного пьяно улыбаюсь. И в этот момент он легко ударяет вторым факелом, разливая языки голубого пламени по моей коже.

Внутренний жар лавиной проносится от макушки до пяток, концентрируясь пульсирующей точкой меж ног. Туман в голове сменяется ярким смогом. Чувства, тлевшие в ожидании худшего, взрываются, и от них нигде не спастись, никуда не скрыться. Остаётся только принять свои взбесившиеся ощущения и уповать на самообладание Дамира.

Страшно ли мне? Я уже не знаю. Но если это страх, то он самое пленительное чувство, которое может вспыхнуть между двумя людьми. Мне нравится убеждаться, что ожидаемая боль на деле кристально чистое наслаждение и даже заведомая угроза обгореть — не то, чем кажется на первый взгляд. Я, наконец, понимаю, для чего Дамир всё затеял. Он учит отпускать разум, концентрируясь на интуиции и внутреннем восприятии. Ведь первая с самого начала твердит, что ему можно верить, а опасность обостряет впечатлительность, превращаясь в самую изысканную ласку.

Ледяной мазок, бег огня по коже, мужская рука, стряхивающая пламя — бесконечный танец, поднимающийся от бёдер к полушариям груди. Даже с закрытыми глазами я чувствую его свет, ощущаю жар на шее и подбородке.

Эта сладкая пытка сводит с ума. От одних эмоций можно дойти до пика.

— Иди ко мне… — хочу разделить с ним остатки себя. Те, что съело синими языками… те, что не допило желанием.

Мгновение обрушившейся темноты подсказывает — факел погашен. Железная хватка приковывает мои запястья по бокам от бёдер. Где-то там на грани реальности скрипит банкетка под весом двух тел и он, наконец, коленом властно разводит мои ноги. Тугое скольжение глубоко внутри дотла сжигает потерявшую связь с реальностью меня. Я просто перестаю себя осознавать.

Тихие стоны оседают испариной на маске. Я улыбаюсь прямо в её жуткий оскал. Движения плавным ритмом размывают течение времени, уносят… уносят… покачивая наше ложе как плот на волнах. Но пульс учащается с неотвратимостью летящей пули. Дамир ускоряется. Его глубокие удары колотятся во мне вторым сердцем, заставляя крепче цепляться за напряжённые плечи. Отрывистость толчков оттесняет голову всё ближе к краю банкетки. Я стараюсь плотнее обвить его бёдра ногами. Без толку. Он будто пытается втереться мне в кожу. И то что недавно было пучком рассыпается тяжёлым каскадом волос до самого пола. Жёсткие ладони вовремя скользят под плечи, удерживая меня на ворсистой поверхности. И только убедившись в моём относительном удобстве, продолжает движение. Вбивается быстро, до конца. С настойчивостью, которая способна выбить из меня рассудок.

Дамир резок и жаден в своей потребности обладать. Даже металл в остовах банкетки стонет под мощью его натиска, а я всего лишь из крови и плоти. Во мне горит каждая мышца, как не горела кожа под зажжённым спиртом. И это уносит окончательно. Да, дико. Да пугающе, но ощущение его сведённых судорогой пальцев на моих бёдрах только усиливает подступающий оргазм.