Неверный муж моей подруги, часть 2 - Ашира Хаан Страница 20

— Я добропорядочный гражданин! — заявил он гордо, подхватывая со скатерти шпажку с нанизанными виноградинками и снимая их одну за другой белоснежными зубами. — Заявил о правонарушении! А все остальное — моя личная жизнь и никого не касается.

Его черные глаза сияли, ослепляя своим светом. Солнце, притаившееся за его левым плечом, било мне в глаза, мешая смотреть.

Что сияло ярче — его глаза или солнце — было не понять.

Я потянулась к нему, но он уклонился.

— Отдай мои очки! — проворчала я, предпринимая вторую попытку забрать свою собственность. Он ими не пользовался — как сдвинул на лоб в начале пикника, так и сидел.

— Они твои? — хитро улыбнулся Герман, нагибаясь ко мне и позволяя забрать очки.

— Они мои.

— А я? — спросил он вкрадчиво, наклоняясь все ниже и глядя на мои губы.

— А ты… Тоже мой? — неуверенно предположила я, чувствуя, как начинает сильнее биться сердце.

— Твой.

Герман выждал буквально секунду, чтобы я успела осознать его ответ — и накрыл мои губы своими. Сладкими от виноградного сока.

Тогда. Твоя жестокость

Тогда. Твоя жестокость

Если бы я выбирала, в каком мгновении своей жизни остаться навсегда — я бы, наверное, выбрала это. Виноградный вкус губ Германа, свежая майская зелень вокруг, ветер с реки, теплое солнце на коже — безвременье, в котором есть только мы.

Герман разорвал поцелуй и провел костяшками пальцев по моей щеке.

— Ты очень красивая, — сказал он. — И счастливая.

Он потерся щекой, уже немного колючей от отрастающей щетины о мою щеку и соскользнул вниз, устраиваясь на моих коленях.

Вечное женское счастье — держать на коленях голову мужчины, которого любишь, смотреть в его лицо, щекотать травинкой нос и любоваться, как он его морщит. Проводить по загорелым пледплечьям пальцами, ерошить его волосы и щуриться от теплого, уже совсем летнего солнца.

Еще один кусочек рая — незаслуженного, сладкого, с ноткой горечи.

Словно мне дали полистать рекламный буклет курорта, куда я никогда не попаду.

Нет, даже не так.

Ведь я была там, где хочу быть.

Герман смотрел мне в лицо снизу вверх, на его твердых узких губах играла на удивление мягкая улыбка, и мое сердце таяло, растекаясь лужицей горячего воска.

Как все изменилось с наших первых встреч!

Строгий мужчина, который был слишком серьезен, слишком успешен, слишком умен для меня. Случайное знакомство, закончившееся закономерно и логично — его скукой в моем обществе.

Чужой муж, заботливый и верный — как образец того, что никогда не получу я. Потому что бывают женщины, которые одним взглядом приводят в порядок окружающий мир, и именно таким женщинам достаются такие мужья, как Герман.

Холодный бизнесмен, вращающийся в тех кругах, куда мне никогда не попасть. Жесткий, равнодушный, отстраненный, использующий меня лишь как замену женщине, которая ему отказала.

Ни один из этих мужчин никак не мог превратиться в поджарого сытого кота, что жмурится на моих коленях, ластится о мои пальцы, что очерчивают его прямой узкий нос, острые скулы, твердую линию челюсти, высокий лоб, тяжелые темные брови.

В мужчину, что переворачивается, чтобы обнять меня рукой за бедро и впиться в него зубами через ткань платья, словно неудержимый хищник.

— Обожаю твои бедра! — в мурлыканье Германа перекатывались рокочущие нотки звериного голода. — Только молчи! — он закрыл мой рот рукой. — Не надо начинать про то, где у тебя там что-то не так. Даже слышать не хочу. Мне все нравится.

— А что тебе еще нравится? — спросила я, когда он убрал свою ладонь.

— В тебе? — Герман отобрал у меня травинку, которой я его щекотала и зажал ее в зубах. Он оглядел меня собственническим, каким-то очень практичным взглядом, словно выбирая на витрине кусок посочнее. — Твоя грудь.

Он протянул руку и сжал тяжелое полушарие, словно примеряясь и взвешивая выбранный на ужин отруб мяса.

— Расстегни, — кивнул он на ворот моей блузки.

Я коснулась пальцами первой пуговицы, и мужская ладонь на моей груди сжалась сильнее, почти причиняя мне боль. Еще одна пуговица. Еще.

Края блузки разошлись, открывая кружевной лифчик, и ладонь Германа нырнула вглубь.

Он с силой провел большим пальцем по коже вдоль кромки кружева, втянул воздух сквозь сжатые зубы — и в этот момент роли поменялись.

Теперь не он приказывал мне, а я — позволяля ему смотреть, касаться, ласкать меня.

Он смотрел в мое лицо, и когда я дышала чаще и резче, возбуждаясь от прикосновений подушечек пальцев к напряженным соскам, Герман удовлетворенно улыбался. А когда я хмурилась, не откликаясь на его ласки — становился хмурым и он.

Он чутко улавливал мои реакции, а я позволяла ему зайти очень далеко — чтобы потом оттолкнуть равнодушием и вновь притянуть одним коротким стоном.

— И кто теперь развратный? — Вернула я ему обвинение, когда он нетерпеливо дернул оставшиеся пуговицы на блузке, открывая себе больше доступа к моей груди.

— Я, конечно, у тебя были сомнения? — он оттянул кружево вниз, освобождая один из сосков и сжал его зубами так нежно, что я не почувствовала боли, лишь будоражащую дрожь, пробежавшую по всему телу. — А что тебя заводит во мне?

— Твоя властность, — ответила я, глядя в его лицо, на котором было написано такое сводящее мышцы желание, что у меня самой теплело внизу живота и хотелось, чтобы он опрокинул меня на траву и трахнул прямо сейчас — так, как ему захочется.

Быстро, горячо, забирая свое и наплевав на мое удовольствие. Потому что мое удовольствие — быть наслаждением для него.

Но я не могла ему это предложить.

Потому что…

Он ведь уже отказал мне сегодня.

Зачем я буду навязываться?

— А что тебе во мне не нравится? — спросила я, чуть подаваясь вперед, чтобы ему было удобнее лапать меня и рисовать горячие узоры языком на нежной коже груди.

— Твои сомнения.

Герман посмотрел на