Эдвина Марк - Юная грешница Страница 20

— Боже, как я устал. Устал до смерти.

— Когда ты ел последний раз, дорогой?

— Ел? — рассеянно спросил он потолок. — Не знаю. Слишком жарко, чтобы проголодаться.

— Эта беда характерна для нас обоих, — сказала я. — Мы оба измучены. Голодны. Давай выйдем ненадолго.

— У меня другие идеи, — возразил Джо. — Иди сюда, киска.

Ласковые слова. Нежные имена, которые я никогда раньше не слышала. Не знаю, почему они так меня встревожили.

— Нет, — ответила я. — Это похоже на роман.

— Что-то не так?

— Ничего. Просто я боюсь, — выпалила я. — Вот что не так.

— Я тоже боюсь, но мы выпутаемся.

— Что касается тебя, — сказала я. — Терпеть не могу сцен. Одна из причин того, что я сейчас делаю, это возможность никогда больше не видеть сцен. Эллиот их обожает. Я боюсь тебя, и схожу по тебе с ума. Хочу, чтобы ты знал это. Хотя я собиралась подождать до ужина.

То, что произошло дальше, немного смешалось у меня в голове и на бумаге выглядит довольно бессмысленно. Все случилось так неожиданно, в смятении чувств. Джо вдруг встал на колени, подполз ко мне, словно животное, и стал целовать мои туфли. Он все время глухо, быстро бормотал что-то вроде «прости, милая… больше никогда…» Это было нелепо и почти смешно. Но Джо вовсе не дурачился.

Он снова заплакал. Его губы тянулись ко мне. Я видела руки Джо, нежные руки, словно белые животные на линолеуме, двигающиеся, дрожащие под тяжестью хозяина. Его голова склонилась к полу. Помню, я впервые увидела, что волосы на макушке Джо уже поредели, совсем немного, но это причинило мне боль. Я наклонилась, подняла его голову, села рядом с ним и начала целовать его, как ребенка, своего ребенка, молча, долгими поцелуями, в которые вкладывала всю себя и ничего не требовала взамен. Джо вел себя, словно смертельно раненый, и я целовала его, что-то шептала ему. Я видела его лицо, всегда строгое, собранное, а сейчас потерянное. Уголки рта были опущены, сморщившиеся щеки опали… Все лицо его стало расслабленным и уязвимым.

Как мне объяснить это? Страшная и в то же время великолепная картина. В ней было что-то неприятное, не правильное, и я пировала в этой не правильности, мне нравилась эта неприятность. У доктора Сары есть ряд теорий о том вечере, но на самом деле — уверяю вас — она ревнует. Любая женщина стала бы ревновать в тот момент, если бы увидела большого и сильного мужчину, который целует ноги сопливой десятиклашке. Потом он стал ласкать языком мои колени и внутренность бедер. Я буквально вся застыла, повинуясь волнам наслаждения, которые наплывали на меня с каждой секундой. Вскоре я почувствовала, как он ложится рядом со мной. Его объятия наполняли меня неизъяснимым блаженством. Я буквально купалась в нежности, которую он источал… Он раздевал меня, но я не чувствовала этого физически. Тело мое, словно змея, сбрасывало кожу под лучами солнца, но этим солнцем были его жгучие поцелуи. Его пьянящий рот впивался в мои соски и они твердели и ныли в его ласковых губах, мое тело буквально таяло в объятиях его нежных и твердых ладоней. Затем я почувствовала, что он пытается раздвинуть мои бедра, и почти поддалась этому, но что-то во мне воспротивилось пьянящему желанию. Я обхватила ногами его бедро и впервые почувствовала в такой близости от себя его восставшую плоть. Я даже украдкой попыталась подглядеть, что это у него такое. Но наши объятия были слишком тесными, и поэтому я прикоснулась к нему в этом месте рукой… И ощутила пульсирующую энергию, которую источал он. Он буквально рвался, пытаясь войти в меня, я почувствовала, что еще мгновение, и наше противоборство как-то разрешится, и поэтому еще теснее прижалась к нему и еще крепче обхватила это место кулачком — и он разрядился, выплеснув на меня всю свою энергию, забрызгав мой живот и часть дивана своим сладостным соком…

Он сразу как-то обмяк, и мне тоже стало легче, ведь я слышала о таких ситуациях от многих девочек из моего класса, и теперь понимала, что все у нас с ним в общем-то идет как положено.

Лучше объяснить я не могу.

А потом мы вдруг почувствовали голод. Джо взял меня за руку, и мы вышли из номера, оставив гостиную в таком виде, будто по ней пронесся ураган. Но мы не стали убирать ее.

Внизу нам обоим стало очень весело. Вечер сверкал — вокруг фонарей висели маленькие ореолы. Все было нелепо и забавно. Мы отлично поели. Между нами возникло удивительное единение. Когда я смеялась, смеялся и Джо. Когда я бросала на него быстрый взгляд, Джо смотрел на меня в ответ.

Мы шли по улицам, и они принадлежали нам. На углу Джо взял такси роскошь, которую мы клялись не позволять себе, и мы отправились в Вилладж, в этот самый странный, самый напряженный вечер моей жизни.

Ничего драматического не случилось. Это было просто чувство, возникшее на грани веселья и смеха, темный зверь, которого я почти могла разглядеть краем глаза, но который исчезал, как только я начинала смотреть на него прямо.

Оглядываясь на нас тогдашних, на нашу поездку на такси в ресторан, теперь я понимаю, что мы, наверное, сошли с ума.

Заметьте: мы страстно клялись никому не попадаться в городе на глаза и оказались в самом веселом и переполненном ночном клубе, который смогли найти.

Заметьте: я даже не подумала заглянуть в газеты или включить радио, хотя новости о моем похищении должны были появиться на первых полосах, если Эллиот решился на огласку. Мы просто не подумали об этом.

Фактически похищение было надолго забыто. Поездка, оплата такси, поход в ресторан — все это напоминало очень веселый праздник.

Внутри оказалась крошечная танцплощадка (на которую Джо не рассчитывал). Съев прекрасный итальянский обед, мы оставили в том заведении двадцать два доллара. Оркестр играл неплохо, ненавязчиво, негромко. И здесь было полно подростков. Не моего возраста, а немного старше. Учащиеся колледжей, наверное — семнадцать-восемнадцать лет, некоторые моложе. Я заметила, что Джо чувствует себя неуютно.

Многие здесь знали друг друга. Это был один из клубных субботних вечеров, когда каждый находится в отличном настроении, и по каким-то причинам, рушатся все барьеры. Мы сидели вдвоем, отгороженные от других своей тайной, и я почувствовала себя одинокой.

Вокруг нас танцевали. Когда я посмотрела на Джо, он покачал головой. Я вдруг поняла, как его мучает усталость, хотя его глаза были яркими, и он поддерживал разговор в необычной для него форме ничего не значащей болтовни. Я заметила, что он нервничает… а вот почему, понять не смогла.

Через некоторое время произошло неизбежное. Светловолосый парень с аккуратной прической (очень симпатичный, хорошо одетый, в хорошем галстуке) посматривал на наш столик. Наконец он подошел к нам и остановился, улыбаясь.

— Сэр, — обратился он к Джо, и я почувствовала, как напряглось колено моего спутника. — Не хотите присоединиться к нашей компании?

Джо уже хотел сказать «нет». Я должна была сказать «нет», но во мне находилось что-то живое, не подчиняющееся моему контролю. Хотя, клянусь, я ничего не понимала. Мне захотелось подразнить Джо, совсем немного, с любовью.

— Хотим, — ответила я. — Разве нет?

— Мужчина не может отказать своей дочери, — сказал парень. — Верно, сэр?

Я уже встала. Джо пожал плечами, тоже поднялся, бросив на меня взгляд, который я никогда не забуду, и мы пошли за нашим новым широкоплечим знакомым через лабиринт столиков к тому, где сидели четыре пары, все друзья, все принадлежащие одному кругу, очевидно, даже учащиеся одного колледжа. Выяснилось, что это гарвардцы.

Я удивилась, почему Джо не возразил мне. Он должен был понимать, что это безумие, сумасшествие. Я поняла это позже…

Нас представили всем сидевшим за столиком. Не помню никого, кроме двоих, сыгравших главные роли в тихой, грустной пьесе, которая последовала потом. Светловолосого звали Декстер. Его подружка была примерно моего возраста, бледная девушка в голубом платье, с не сильно накрашенными губами, огромными зелеными глазами и каштановыми волосами, завязанными в хвостик, что придавало ей вид, на взгляд мужчины, двенадцатилетнего ребенка. Она пила только ячменный эль. Ах да, чтобы закончить с ней, можно упомянуть о серебристом лаке на ее ногтях.

Я говорила вам о том, как реагируют на меня мужчины. Декстер совсем забыл о своей девушке (которую звали, кажется, Эллой) и начал изо всех силу ухаживать за мной. Чтобы понять это, Элле с хвостиком, серебристым лаком и прочим понадобилось минуты три. Но она была начеку. Единственный мужчина, с которым она могла поговорить, был мой спутник — все, естественно, приняли его за моего отца.

Я не стала отрицать этого.

Мы начали болтать. Джо представил нас остальным.

— Мою дочь зовут Джоан. Я мистер Смит.

Жозеф Смит.

Но все хотели называть его «сэр», и через некоторое время он начал отзываться. Кажется, ему даже было приятно. К Джо давно уже никто не относился с уважением, и я была рада за него.