Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - Тилли Коул Страница 21

Я расплакалась.

Я плакала по мальчику, который был моим солнцем.

Я оплакивала мальчика, которого любила всем сердцем.

Я прощалась с Поппи и Руне — образцом идеально красивой и так недолго жившей пары.

Глава 6

Тесные коридоры и пронзенные сердца

Поппи

— Ты точно в порядке? — спросила мама, гладя меня по руке. Машина остановилась.

Я улыбнулась и кивнула:

— Да, мам, все хорошо.

В ее покрасневших глазах набухали слезы.

— Поппи. Детка. Тебе необязательно идти сегодня в школу, если ты не хочешь.

— Мам, мне нравится в школе. Мне нравится учиться. — Я пожала плечами. — К тому же у нас сегодня история, а ты знаешь, как я люблю историю. Это мой любимый предмет.

Она улыбнулась сквозь слезы и вытерла глаза.

— Вся в бабулю. Упрямая как осел и во всем умеешь находить хорошее. Иногда мне кажется, что это она смотрит на мир твоими глазами.

От этих ее слов у меня потеплело в груди.

— Спасибо, мам, порадовала. Но ты не беспокойся, со мной все в порядке.

Глаза у нее снова заблестели, и она поспешила выпроводить меня из машины, но прежде сунула в руку записку от врача.

— Вот, держи, не забудь отдать.

Я взяла записку, но прежде чем захлопнуть дверцу, сунула голову в салон.

— Люблю тебя, мам. Очень-очень.

Мама вздохнула и улыбнулась, грустно, но счастливо.

— Я тоже тебя люблю, Попс. Очень-очень.

Я захлопнула дверцу и зашагала к школе. Мне всегда казалось странным приходить, когда занятия уже начались. Все притихло и замерло, и в этой тишине, в этом спокойствии было что-то апокалиптическое, некая сущностная противоположность буйству большой перемены или сумасшедшей спешке между уроками.

Первым делом я направилась в школьную канцелярию, где передала записку секретарю, миссис Гринуэй.

— Как дела, дорогая? — участливо спросила она, протягивая мне пропуск. — Ты ведь не вешаешь этот твой симпатичный носик?

Я улыбнулась:

— Нет, мэм.

Если верить часам, урок начался всего лишь пятнадцать минут назад. Я не хотела ничего упускать и, прорвавшись через две пары дверей, поспешила к своему шкафчику, из которого достала целую стопку книг для урока по английской литературе. После чего, толкнув дверцу шкафчика локтем и с трудом справляясь с ношей, направилась в класс. Но не успела сделать и двух шагов…

Ноги приросли к полу. Сердце и легкие остановились. Передо мной, футах в восьми, стоял, словно громом пораженный, Руне. Высокий, вполне уже взрослый Руне. Он стоял и смотрел на меня в упор своими кристально-голубыми глазами, и я, попав в ловушку их чар, не могла бы отвернуться, даже если бы хотела.

Наконец мне удалось сделать вдох и наполнить легкие воздухом, а следом включилось и сердце — заколотилось под взглядом того, кого я, сказать по правде, по-прежнему любила больше всего на свете.

Как всегда, он был весь в черном — черная, в обтяжку, футболка, черные прямые джинсы и черные замшевые сапоги. Только руки стали крепче, а фигура — подтянутой и мускулистой. Мой взгляд добрался до его лица — и внутри похолодело. Я думала, что уже видела его во всей красе, когда он стоял под уличным фонарем, но оказалось, что нет.

Повзрослевший, подтянувшийся, Руне превратился в настоящего красавца. Крепкий подбородок на прекрасно очерченном, типично скандинавском лице. Выступающие, но ничуточки не женственные, скулы. Подбородок и щеки припорошены легкой золотистой щетиной. И русые, немного нахмуренные брови над прищуренными ярко-голубыми глазами.

Глазами, память о которых не стерли ни расстояние в четыре тысячи миль, ни два года разлуки.

Вот только взгляд, буравивший меня сейчас, как будто принадлежал кому-то другому, не тому Руне, которого я так хорошо знала. И в нем я видела упрек и ненависть. В нем горело откровенное презрение.

Царапая когтями, боль поползла по горлу, и я с усилием сглотнула. Его любовь всегда отзывалась пьянящим ощущением тепла. Теперь же, под прицелом этого сурового, обвиняющего взгляда, я почувствовала себя так, будто оказалась на продуваемом арктическим ветром ледяном выступе.

Минута шла за минутой, но никто из нас не сдвинулся ни на дюйм. Казалось, даже воздух потрескивал от напряжения. Его пальцы сжались в кулак, словно он вел какую-то невидимую войну с самим собой. Что он пытался преодолеть? Лицо его еще больше помрачнело. И тут за спиной Руне открылась дверь, и в коридор вышел Уильям, дежурный по школе.

Он посмотрел на Руне, потом на меня, и я наконец выдохнула, получив возможность собраться с мыслями. Напряжение слегка разрядилось.

Уильям откашлялся:

— Можно ваши пропуска?

Я кивнула и, кое-как удерживая книги на полусогнутом колене, протянула руку с пропуском, но Руне еще раньше сунул Уильяму свой.

Я сделала вид, что не заметила столь откровенной грубости.

Уильям проверил сначала его пропуск. Руне приходил на занятия позже, поскольку занимался по индивидуальной программе. Уильям вернул ему пропуск, но Руне не уходил. Уильям взял мой пропуск и, едва взглянув на него, сказал:

— Надеюсь, Поппи, ты скоро поправишься.

Я побледнела — как он узнал? — но потом поняла: в пропуске стояла отметка, что я была на приеме у врача. Конечно, Уильям ничего не знал и просто проявил учтивость.

— Спасибо, — сказала я и, набравшись смелости, взглянула на Руне. Он по-прежнему пристально смотрел на меня, но теперь на лбу у него обозначались морщинки, означавшие, как я знала, беспокойство. Впрочем, беспокойство тут же закрыла сердитая тучка, как только он понял, что я тоже наблюдаю за ним.

Хмурый вид и Руне Кристиансен плохо сочетались друг с другом. Такое прекрасное лицо заслуживало — и требовало — постоянной улыбки.

— Давайте-ка на занятия. — Строгий голос Уильяма отвлек меня от Руне. Протиснувшись между ними в дверь, я поспешила к другому коридору и, лишь достигнув его, обернулась через плечо. Руне смотрел мне вслед через стеклянные панели.

У меня задрожали руки. Но тут он вдруг резко отвернулся, словно усилием воли заставил себя оставить меня в покое.

Немного успокоившись, на что потребовалось несколько секунд, я направилась в класс.

Но и часом позже меня все еще трясло.

* * *

Прошла неделя. Все это время я старалась любой ценой избегать Руне. Оставалась в спальне, пока не убеждалась, что его нет дома. Не раздвигала шторы и запирала окно