Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви Страница 21

Как бы мы ни относились к обоим полам, мало кто испугается стайки хихикающих школьниц. Однако любая женщина, проходящая мимо бурлящих тестостероном юнцов, ускорит шаг, постарается не смотреть им в глаза, что может быть принято за вызов или приглашение, и мысленно вздохнет с облегчением, добравшись до следующего дома. Если нет, то она зоологическая дура. Мальчик — опасный зверь.

А что думают по этому поводу мужчины? Я никогда не спрашивала. Может, ты их видишь насквозь, до их личных страданий из-за кривого пениса, до их хвастовства друг перед другом (хотя именно этого я боюсь). Конечно, новость о появлении этой Божьей кары в твоем собственном доме так восхитила тебя, что тебе пришлось немного притушить свой энтузиазм. И пол нашего ребенка заставил тебя гораздо сильнее почувствовать, что он твой, твой, твой.

Честно, Франклин, твое собственническое отношение раздражало. Если я пыталась перейти улицу в неположенном месте, ты иг волновался о моей личной безопасности, ты приходил в ярость от моей безответственности. Мои «риски» — а я собиралась продолжать прежнюю жизнь — ты воспринимал как бесцеремонное обращение с твоей личной собственностью. Каждый раз, как я выходила из дома, клянусь, ты хмурился, словно я без спроса уносили одну из твоих бесценных вещиц.

Франклин, ты даже не позволял мне танцевать! Правда, как- то днем моя едва различимая, но безжалостная тревога подняла голову. Я поставила на проигрыватель пластинку Speaking in Tongues группы «Токинг хедз» и начала живо отплясывать по просторному лофту. Еще не закончилась первая песня «Сжигая дом», и я даже не вспотела, когда лязгнул лифт и вошел ты. Ты слишком быстро поднял иглу и поцарапал канавку, и с тех пор на этом месте игла застревала и фраза повторялась. «.Детка, чего ты ждала», и никогда не доходило до «сейчас воспламенюсь», если и не подталкивала ее осторожно

указательным пальцем.

— Эй! Ты что? — воскликнула я.

— Ева, какого черта? Ты что делаешь?

—В кои веки у меня было хорошее настроение. Это незаконно?

Ты схватил меня за руку.

— Ты добиваешься выкидыша? Или просто искушаешь судьбу?

Я высвободилась.

—По моим последним сведениям, беременность — не тюремное заключение.

— Прыгать, натыкаться на мебель...

—Брось, Франклин. Совсем недавно женщины работали в полях до самых родов, а потом садились на корточки между грядками. В те старые денечки дети действительно появлялись из капусты...

—В те старые денечки детская и материнская смертность была очень высокой!

—Чего тебе волноваться из-за материнской смертности? Если живого ребенка вынут из моего бездыханного тела, ты будешь счастлив без памяти.

— Отвратительные слова.

—У меня отвратительное настроение, — мрачно заявила я, плюхаясь на диван. — До появления папы-доктора настроение у меня было отличное.

— Еще два месяца. Неужели такая большая жертва потерпеть ради здоровья другого человека?

Господи, меня уже тошнило от здоровья другого человека.

— Мое здоровье явно ничего не стоит.

— Ты вполне можешь слушать музыку, хотя при такой громкости Джон из нижней квартиры наверняка давно стучит по потолку. — Ты поставил иголку на начало стороны А и так убавил звук, что Дэвид Бирн зазвучал как Минни-Маус. — Но, как нормальная беременная женщина, можешь сидеть и

«топать ногой».

— Ну, не знаю, — сказала я. — Все эти вибрации могут достать маленького лорда Фаунтлероя и потревожить его чудесный сон. И разве мы не должны слушать Моцарта? Может, «Токинг хедз» вредны. Может, проигрывая «Киллера-психа», мы внушаем ему плохие мысли. Наведи справки.

Ты изучал все, что должны делать родители: как дети дышат, как режутся зубки, как отлучать от груди, я же читала историю Португалии.

— Ева, перестань жалеть себя. Я думал, ты проникнешься идеей материнства.

— Если бы я понимала, что это значит для тебя, что ты будешь изображать фальшивую взрослость, отравляющую другим удовольствие, я бы пересмотрела свое решение.

Твое лицо стало красным, как свекла.

— Никогда больше так не говори. Передумывать слишком поздно. Никогда-никогда не говори мне, что ты сожалеешь о нашем ребенке.

Вот тогда я заплакала. После того как я поделилась с тобой своими самыми грязными сексуальными фантазиями, нарушив гетеросексуальные нормы, а ты в ответ поделился своими, и все это я смущаюсь упомянуть здесь — с каких это пор появилось что-то, чего ни один из нас никогда-никогда не должен говорить?

Ребенок, которого ты ждал. Ребенок, которого ты ждал...

Как заезженная пластинка.

Ева

12 декабря 2000 г.

Дорогой Франклин,

Ну, у меня нет никакого желания задерживаться сегодня в агентстве. Персонал перешел от добросердечного соперничества к тотальной войне. Наблюдать за поединками в нашем маленьком офисе, не принимая ничью сторону, немного комично, как будто смотришь телевизор с выключенным звуком.

Я немного недоумеваю, как «Флорида» стала спорным результатом, хотя в некотором роде все в этой стране рано или поздно становится спорным результатом. Итак, три наших демократа бросаются терминами вроде «Джим Кроу» в нашу парочку осажденных республиканцев; республиканцы шушукаются тихонько в задней комнате, что остальные воспринимают как заговор фанатиков. Забавно; до выборов ни один из них не проявлял ни малейшего интереса к тому, что, по общему согласию, является невыносимо скучной борьбой.

В любом случае сегодня должно было выйти какое-то решение Верховного суда, и радио работало весь день. Взаимные обвинения и упреки персонала были столь яростными, что не один клиент, брошенный на произвол судьбы, просто уходил. В конце концов я поступила так же. Если оба консерватора голословно отстаивают свою точку зрения, то либералы выступают от лица истины, справедливости или человечности. Когда-то непоколебимая демократка, я давно перестала защищать человечность. Теперь я чаще всего не могу защитить даже себя.

Я искренне надеюсь, что эта корреспонденция не выродилась в пронзительный крик самооправдания, и меня тревожит, не покажется ли тебе, будто я готовлю почву для признания своей абсолютной вины в случившемся с Кевином. Я действительно иногда позволяю себе захлебнуться чувством вины, но я сказала «позволяю себе». В любовании собственной виновностью присутствует стремление к величию, тщеславие. Чувство вины дарует приводящую в трепет силу и все упрощает не только для сторонних наблюдателей и жертв, но и — более всего — для преступников. Чувство вины навязывает порядок. Чувство вины преподает понятные уроки, в которых посторонние могут найти утешение: «если бы только она не...» — и намекает, будто был шанс избежать трагедии. В допущении полной ответственности даже можно найти хрупкий покой, и я иногда вижу этот покой в Кевине, правда, охранники путают его с безжалостностью.