Рей и Рита. Прости меня, моя любовь - Татьяна Никандрова Страница 21

Денис перешагивает порог квартиры и уже движется по направлению к лифтам, как вдруг резко замирает и, оглянувшись, спрашивает:

– Скажи, Рит, ты его любишь?

– Люблю, – без колебаний отвечаю я. – Поэтому, пожалуйста, перестань меня преследовать.

Несколько мгновений он молчит, с болезненным напряжением всматриваясь в мое лицо, а потом вздыхает. Тяжело так, обреченно.

– Мне так плохо без тебя, Рит. Не просто как без любимой женщины, как без друга. И пускай нам не суждено быть вместе, ты ведь знаешь, что мы родственные души. Знаешь, да?

Я ничего не отвечаю. Тут и без слов ясно, что он прав. Ведь другого объяснения тому, что мы, несмотря на годы разлуки, предательство, боль и обиды, все еще небезразличны друг другу, просто нет.

– Ведь когда ты рядом, у меня душевные раны затягиваются. Я прям чувствую, что легче становится. Даже когда ты просто молчишь. Мне никогда и ни с кем не было так уютно, молчать, Рит, – Денис потирает веки и качает головой. – Черт… Прости, что я все это говорю. Опять надоедаю тебе своими тупыми признаниями. Я понял, что у тебя с этим Мишей все серьезно, что ты счастлива, и я не хочу тебе мешать… В общем, ладно. Я пошел. Пока.

Он вновь устремляется к лифтам, а я чувствую, как внутри болезненно поскуливает то давно умершее, несбывшееся, несложившееся.

– Денис, – окликаю я его, и когда он оборачивается, говорю. – Если тебе вдруг будет плохо или нужно будет дружеское участие.... Позвони мне, и я обещаю молчать.

Он усмехается, благодарно кивает головой и скрывается из виду. Такой далекий, но по-прежнему такой родной.

Глава 18 (полгода спустя, ноябрь)

Денис

Вы знаете, что означает слово "дно"? Не то дно, когда тебе просто плохо и хочется забыться, а то дно, находясь на котором, ты задираешь голову вверх и уже не видишь просвета, не видишь смысла своего дальнейшего существования. Тьма засасывает так глубоко, что лучи света не способны пробиться сквозь смолянистый мрак, из которого фактически состоит вся твоя жизнь.

Последние полгода или, может, даже год я плавал на этом самом дне. Вонючем, затхлом, гнилом. Бесконечная череда одноразовых женщин, литры спиртного, килограммы травы, проблемы с ментами и провалы в памяти – вот так кратко можно охарактеризовать это время.

Просыпаясь, я с трудом понимал, какое время суток на дворе: поздний вечер или ранее утро. Я потерял счет дням, путался в датах и стал еще больше ненавидеть солнце. Пропадал в клубах, вдыхал никотин, кокаин, амфетамин, соли (группа наркотических веществ – Прим. автора) и сорил деньгами, которых, к слову, у меня опять было навалом.

Это все, кстати, благодаря Пеплову, который пару лет назад предложил мне вложить бабки в бизнес его приятеля. Поначалу это была просто шиномонтажка с толковым мастером, но постепенно дело стало набирать обороты и превратилось в крупнейшую сеть СТО по всему региону.

Однако в последние месяцы деньги вообще перестали меня резонировать. Они доставались мне слишком легко и из-за этого теряли свою ценность, ведь в управлении бизнесом я не участвовал, просто получал свою долю как инвестор.

Единственным источником радости для меня была Миланка, милая розовощекая красавица, в которой я отчетливо видел свои черты. На самом деле это настоящее чудо – смотреть в глаза другого человека, как в зеркало.

И, несмотря на то, что дочь была совсем еще малышкой, я явственно понимал, что она как две капли воды похожа на меня. Не знаю, почему, но это осознание грело душу. Возможно, поддерживало мою периодически угасающую веру в то, что я могу сотворить что-то прекрасное.

Милана росла не по дням, а по часам, постоянно училась чему-то новому и звонко хохотала, когда я целовал ее в нежные розовые пяточки. Я ощущал счастье каждую минуту, проведенную с ней, но проблема в том, что в последнее время таких минут становилось все меньше.

Наши с Дашкой и без того непростые отношения трещали по швам. Все началось с того, что у нее появился хахаль, с которым она бегала на свидания. Затем пару месяцев назад, забирая Миланку на прогулку в парк, я заметил в Дашкиной квартире мужские вещи. Стало ясно, что она съехалась с этим хреном, и меня эта новость совсем не обрадовала. На Дашку, по большому счету, мне было плевать, но вот осознание того, что какой-то чужой мужик будет воспитывать мою Миланку, неприятно царапало.

Умом я понимал, что не имею права высказывать недовольство, ведь Дашка как могла налаживала свою личную жизнь, которую я сломал, отказавшись на ней жениться, но в душе все равно ревела буря и клокотало сопротивление.

Дальше стало только хуже. Дашка стала ограничивать мое время общения с Миланкой под разными тупыми предлогами: то загород они уезжают, то Володя (так зовут ее хахаля) в санаторий их увозит, то Миланка неважно себя чувствует. Один раз вообще заявила, что от меня несет перегаром, и в таком состоянии ребенка она мне доверит. Словом, Дашка, которая поначалу радовалась моему интересу к дочери, стала всеми силами отталкивать меня.

С одной стороны, я могу ее понять: она хочет построить свою семью с этим Володей, и мое постоянное присутствие в ее жизни напоминает ей кость в горле. Но с другой – я ведь никогда не отказывался от своих отцовских обязанностей, всегда был рядом с Дашкой, когда ей было это нужно. Привозил корнишоны среди ночи, когда она была беременная, сопровождал ее на всех УЗИ, сидел с Миланкой, пока изможденная Дашка дрыхла в соседней комнате.

А сейчас она просто выталкивает меня из своего мира и мира моего ребенка. Нагло, бесчеловечно, жестоко.

Иногда мне кажется, что Дашка по-прежнему на меня злится. За то, что обрюхатил и не позвал замуж. За то, что изменил. За то, что, находясь в отношениях с ней, любил другую.

И пускай она говорит, что давно отпустила прошлое, но я все равно читаю эту обиду в ее взгляде, все равно чувствую ее скрытое желание уколоть меня в ответ побольнее.

Но ради Миланки я готов все стерпеть: и тихо ненавидящую меня Дашку, и ее тупорылого мужика с козлиной бородкой, и даже то, что ради встреч с дочерью мне приходится вставать ни свет ни заря.

Широко зеваю, сонно тру веки и безуспешно пытаюсь прийти в себя. Когда спал три часа, весь мир кажется злым и неприветливым. Кутаясь в одеяло, встаю с постели и плетусь на