Первые (СИ) - Палла Иоланта Страница 21

— Ин, ты не была дома, да? — начинаю осторожно, и Ростова прикусывает губу. Выдыхает шумно. Открывает рот, но тут же его закрывает. Берет кружку с чаем и жадно пьет.

— Не была, Лиз, и не знаю, как заявлюсь к ним. Папа будет в бешенстве.

— Почему?

— Я… — она сглатывает, поднимает голову, всматривается в мое лицо, на котором наверняка написаны все эмоции. — Я такое сотворила, Лиз… Не знаю, как сказать, и нужно ли…

— Не пугай меня…

Инна качает головой, поднимается, отходит к окну и обнимает себя руками. Мне хочется подойти к ней и обнять, но я, как кукла с поломанным механизмом внутри, сижу и жду, когда подруга расскажет подробности своего ночного приключения.

— Я, — поворачивается ко мне и с завидной смелостью выдает, — с Кириллом переспала.

Мои брови лезут на максимальную высоту.

— С каким? — знаю ответ, но хочу услышать подтверждение. Инна закатывает глаза и тут же упирается в меня раздраженным взглядом. — С Лабуковым… Не верю…

— Самой тошно.

— Как так получилось, Ин? Он тебя заставил?

— Нет, Лиз, — вспыхивает Ростова, — скорее наоборот. — Она усмехается и указывает на мое лицо. — Ты, я смотрю, тоже зря время не теряла.

27

За столом царит гробовое молчание. Мать слишком дергано переставляет столовые приборы, стараясь привлечь мое внимание, но мой мозг сосредоточен на Кирьяновой. Взгляд практически не отрываю от телефона, ожидая, что Лиза ответит. Хотя бы слово напишет. Из черного списка ведь вытащила…

Провожу языком по пересохшим губам, чувствую легкое жжение, внутренне улыбаюсь. Кусалась моя девочка. И я должен негативить по этому поводу, но давлюсь остатками кайфа, которого вчера хапнул на год вперед. Я, как закодированный алкоголик, сорвался после долгого перерыва и не мог остановиться. Вгрызался. Напирал. Впитывал. Зализывал сочные губы. Ловил языком ее юркий язычок. Стонал от острого удовольствия, а ведь это был всего лишь поцелуй… Стоит заметить, что таких у меня еще никогда не было. Желанных. Убивающих и воскрешающих одновременно. Неземная эйфория долбила точно в центр мишени — в гребаное сердце, которое от одного воспоминания о губах Кирьяновой пускалось вскачь. Пульс ускоряется за считанные секунды. Тело наполняется жаром, и я оттягиваю ворот толстовки, чтобы пустить за нее мизерный поток прохладного воздуха.

— Ты отца видел? — шумно выдыхаю. Не хотелось бы вести с матерью разговоры, потому что я каждой порой ощущаю, чем закончится наша мирная беседа.

— Нет.

— Позвони ему, а то на мои звонки он не отвечает, — звучит в приказном тоне, и у меня пропадает аппетит. В горле комом становится и омлет, и кусок черного хлеба. Поднимаю голову, смотрю на маму и глотаю раздражающую пищу.

— Нет.

— Что? — замирает, держа чайную ложку в руке. Глаза наполнены неподдельным удивлением. — Что значит нет, Антон?

— Это значит, что я не буду ему звонить, — отделяю каждое слово, чтобы до нее дошло. Я больше не собираюсь быть связующим звеном между ней и отцом. Вчерашний вечер перевернул мое сознание. Ударил по всем жизненно-важным органам разъедающей отравой. Если бы я так не поступил с Лизой, то сейчас получал бы гораздо больше. Она бы отвечала мне. Ластилась кошкой, но вместо этого приходится ходить босиком по стеклу. Сам виноват, понимаю. Только осознание не спасает от мясорубки внутри. Я вроде получаю от Кирьяновой ответную реакцию, вот только она с привкусом горечи.

— Не понимаю, Антоша… Ты не хочешь, чтобы отец вернулся домой?

— Мне плевать.

Вру, конечно. За грудиной все еще свербит от его предательства, но уже не так сильно. Он мог бы поговорить со мной честно, да и мать тоже, а они решили все сами. Теперь моя очередь сепарироваться. Я не хочу и дальше пачкаться в их грязи.

— Антон… — мама начинает часто моргать. У меня вместо жалости возникает совсем другое чувство — раздражение. Поднимаюсь, иду к выходу, слыша, что всхлипы матери стали громче. Зовет меня шепотом. Гашу мерзкое ощущение за ребрами, беру спортивную сумку и выхожу из квартиры. Спокойным шагом направляюсь к тачке. Мне срочно нужна разрядка. Нервы натянуты до предела. Если нечаянно задеть, то чеку сорвет. Как только дохожу до машины, меня резко дергают назад за плечо. Разворот, и в нос влетает каменный кулак.

Боль адская, но я держусь на ногах. Звезды перед глазами постепенно исчезают. Вижу грозное лицо Шумова и улыбаюсь. Не весело мне. Скорее наоборот. Защитная реакция прет. Я ведь даже не думал, что скажу ему, а оказалось, что и не нужно.

— Че ты лыбишься, а?! — рычит, хватая меня за грудки. В рот попадает кровь. Нос он мне вмял на отлично.

— Я не баба, чтобы плакать.

За такой ответ прилетает еще раз. Совесть говорит, что стоит дать пацану спустить пар, но эгоистичная сволочь во мне побеждает. Я бью и попадаю в цель. Скалимся. Снова набрасываемся друг на друга. Падаем на асфальт. Никто не хочет уступать. Колошматим друг друга так, что кажется, не на жизнь, а на смерть боремся. Во рту усиливается привкус крови. Когда в очередной раз подрываемся на ноги, Димон улыбается. Рожа побитая. Одежда потрепанная, как у бомжа. Не думаю, что у меня вид лучше. Чувствую себя хреново, и это мягко сказано.

— Мог сразу сказать, — на выдохе говорит и упирается ладонями в колени. Сипло тянет кислород. В глазах обида и ненависть. Мне от себя противно. Да, мог, но вновь поступил по-скотски. Наверное, натура такая. Весь в отца.

— Мог, — выпрямлюсь. В спине отдает тупой болью. Кривлюсь. Хлопаю руками по карманам, забыв, в каком из них лежит пачка сигарет. Достаю, отхожу к бордюру, сажусь на него и прикуриваю.

Шумов заземляет свой зад рядом, протягивает руку.

— Ты же не куришь вроде, — на мое замечание реагирует агрессивным взглядом. Пожимаю плечами и отдаю ему отраву. Большая часть сиг сломана, но он достает одну, втягивает никотин жадно, как и я. Молчим. Мотор за ребрами маслает тише с каждой минутой. Кровь холодеет. Разум очищается от шлака. Чудо-терапия, сука, а не драка.

— Ты – мудак, — тушит окурок кроссовкой, — но выбор не мой, а Лизы.

— Так просто, — усмехаюсь. Шум снова убивает взглядом. — Даже угрожать не будешь.

— А смысл? — криво улыбается, прищуривается, достает еще одну сигарету, мне протягивает. Беру. Дымим. — Если бы любила, то не предала.

— Она не виновата, это я все.

— Похвально, — летит смешок. — Лиза свой выбор сделала. Да, и ты непробиваемый, смотрю. — вздыхает. — Счастья молодым, как говорится. К лучшему, нет места в моей жизни девушкам сейчас.

— Что случилось?

На мой вопрос лишь ржет и качает головой. Курит. Бросает окурок под ноги и поднимается. Скашивает на меня взгляд.

— Друзьями мы не будем, Тох, сорян, — криво улыбаемся друг другу, — но, если обидишь Лизу, на пол шишки больше бить не буду. Только на полную. Бывай, — все-таки протягивает руку. Пожимаю ее и смотрю, как Шумов удаляется к своей старенькой Ладе. Одной проблемой меньше.

28

— Хреново выглядишь, — отвешивает замечание Лабуков, когда садится ко мне в тачку на пассажирское. Сам не лучше. Рожа опухшая. Перегарище источает, будь здоров. Если бы не холодный ветер за бортом, то я бы все стекла опустил, а так кидаю ему банку со жвачкой. Хоть как-то освежит свой поганый рот.

— Хорошо отметил, да?

Улыбается, но как-то натянуто. На него не похоже. Обычно без дополнительных стимуляторов ударяется в рассказы о своих приключениях, а тут будто с мыслями собирается.

— Нормально, — с тяжелым вздохом проводит по волосам и бьется затылком сиденье, — терь не знаю, что делать.

— Опять накосячил?

— Хуже. Сорвал джек-пот, — облизывает губы, пока я завожу мотор и плавно выезжаю с парковки около «СПАРТАКа». — От бати получил, конечно, за вчерашнее. Гонял полдня по залу. Полы там сейчас блестят, как у Чеширского яйца.