Майкл Корда - Идеальная пара Страница 21

Ночи казались ей бесконечными. Она видела, что Робби, будто чувствуя за собой какую-то вину и считая, что она «не готова», а так же сам страдая от усталости, избегал физической близости и обращался с ней как с каким-то хрупким предметом. Секс, который раньше был такой важной частью их отношений, уже давно перестал быть таковым; если говорить откровенно, он отошел на второй план, уступив место работе. То, что когда-то удерживало их вместе, теперь разъединило их, но ни один не решался заговорить об этом, опасаясь то ли того, к чему это может привести, то ли того, что еще может выплыть наружу. Фелисии иногда мучительно хотелось его, но из гордости и страха она не решалась попросить об этом. Страдал ли он так же, как она? Если да, то он не подавал вида. Временами она думала, не была ли их совместная игра на сцене заменой секса – пусть даже не приносящего радости, – но сейчас Робби не принадлежал ей ни в постели, ни на сцене.

Днем она чувствовала себя гораздо лучше; ей почти удавалось убедить себя, что она счастлива. Робби был занят своей ролью; она занималась организацией вечеринки. Она вставала поздно, завтракала в постели, как делала это всегда, когда не снималась в кино, потому что ее распорядок дня был полностью подчинен работе в театре: тогда она редко ложилась спать раньше полуночи.

Она до сих пор ощущала запах грима и цветов, чувствовала человеческое тепло тысячи зрителей, которые как завороженные сидели в зале в течение трех часов… Каждый вечер она воображала, что только что вернулась домой из театра, а утром просыпалась совершенно разбитая, не уверенная, что вообще спала ночью, готовясь к новому спектаклю, и только потом осознавала, что никакого спектакля не было.

И все же у нее с Робби были прекрасные отношения, считала она – но только до того момента, пока не начинала думать о прошлом. Робби был внимателен, заботлив, но обращался с ней с преувеличенной осторожностью, что было, как она догадывалась, результатом полученного от Фогеля указания. Фогель предупреждал и ее, что не стоит сразу ждать слишком многого от жизни, следует избегать, как он сказал, «стрессовых ситуаций» (но как их избегать, он так и не объяснил) и воздерживаться от употребления алкоголя. Фелисия старалась: не пила за ленчем, что было самое важное, один коктейль перед обедом и не более одного бокала вина за обедом. Она не слишком скучала без выпивки – гораздо меньше, чем без множества других вещей.

У нее за спиной раздалось осторожное покашливание: это пришла горничная с почтой на серебряном подносе. Фелисии потребовалась не одна неделя, чтобы вышколить эту чернокожую особу, которую, по ее мнению, безнадежно избаловали прежние хозяева. Их, очевидно, устраивало, когда почта горой лежала на столике в прихожей.

– Спасибо, Марвелла, – сказала она; первое правило воспитать хорошую прислугу – быть с ней вежливым. Ни одно письмо не заинтересовало Фелисию, поэтому она сразу же отложила их в сторону. – Мы будем пить чай здесь, сейчас.

Марвелла кивнула; ее лицо при этом осталось непроницаемым. Было бы ошибкой пытаться понять, о чем думают слуги, предупреждал ее отец, который сам по много месяцев не платил своим слугам.

– Неважно, о чем они думают, если они делают то, что им велят; а они делают то, что им велят, только пока ты не обращаешь внимания на то, о чем они думают.

Фелисия закрыла глаза и мысленно представила себе своего отца. В жаркий день он удобно устраивался в парусиновом кресле в тени баобаба, не спеша потягивал чай и смотрел вдаль в ожидании работы – или, вероятно, размышлял, как он часто это делал, о странном повороте судьбы, которая забросила его и мать Фелисии после вихря светской жизни Лондона в далекую Кению, чтобы здесь разлучить их.

Жизнь не ожесточила его – человек, награжденный «Военным крестом»[29] и переживший вторую битву при Сомме, радовался, что вообще остался в живых – но иногда он был задумчив и печален, не в силах понять, в какой момент и что сломалось в его жизни, и почему.

Фелисия открыла глаза и увидела Робби, с улыбкой стоящего рядом с ней.

– Милостивая государыня, – процедил он сквозь зубы, изобразив аристократическую улыбку. Он посмотрел на нее через воображаемую подзорную трубу, потом наклонился и поцеловал ей руку. – Боже, как мне хочется, чтобы ты играла мою невесту в этой проклятой картине, а не эта маленькая потаскушка, которая училась драматическому искусству, изображая удовольствие на белом диване Лео Стоуна. Как часто ему приходится менять на нем обивку, как ты думаешь, Рэнди?

Рэнди засмеялся.

– Он каждый год получает новый диван, любезно предоставляемый бутафорским цехом студии. Пружины выходят из строя раньше кожи. Лео – крупный мужчина.

Фелисия уже не один день с грустью думала о том, что она не играет с Робби в его фильме – не потому что ей хотелось получить роль красивой, соблазнительной новобрачной, которая с первого взгляда влюбляется в Эрола Флинна. Но ей было неприятно, что Робби снимается в фильме с какой-то грудастой голливудской блондинкой.

Фелисии было известно все о «ННВД» – традиции Голливуда, выражавшейся девизом: «На натуре все дозволено». Марк Стронг, исполнитель главной мужской роли в фильме, за который она получила «Оскара», хотел воспользоваться ею в гостинице в Вакавилле, где жили исполнители главных ролей.

– Я всегда трахаюсь с каждой своей партнершей, – заявил он, пытаясь протиснуться в дверь ее номера. – Это практически записано в моем чертовом контракте. Спроси Аарона Даймонда. Спроси кого хочешь!

Она смерила его таким взглядом, который испепелил бы всякого, только не голливудскую кинозвезду с расстегнутой ширинкой.

– Ну а вот с этой ты трахаться не будешь.

– Ого, – произнес Стронг, выпрямившись в дверях во весь свой почти двухметровый рост. – Значит, у вас в Англии тоже знают это слово?

Робби устало опустился на стул и тяжело вздохнул.

– Почему так бывает, – спросил он, – что глупые роли, за которые берешься ради денег, всегда труднее играть, чем хорошие?

– Потому что ты выше их, – твердо заявил Брукс. – Ты должен играть что-то более серьезное. Короля Лира, например. Вот это роль!

Вейн равнодушно отмахнулся.

– Лир слишком прост, – сказал он. – Он обыкновенный глупый старый хрыч и, как все мы, эгоист, упрямо пытающийся настоять на своем. Единственная сложность этой роли – найти подходящую Корделию. Она должна быть легкой как перышко, понимаешь, ведь тебе придется поднимать ее на руки в конце пьесы после трех часов работы на сцене.

Вид накрытого к чаю стола всегда поднимал у Фелисии настроение – особенно если он был накрыт по всем правилам. В жизни были вещи, которые непременно нужно было делать хорошо, и сервировка чайного стола была одной из них. Фелисия с удовлетворением посмотрела на поднос. Ей было стыдно, что она совершенно разленилась.