Мой невыносимый телохранитель - Лина Манило Страница 22

И так далее и тому подобное в десятый раз по двадцатому кругу. Но всё-таки наступает момент, когда мне желают поправляться, больше отдыхать, набираться положительных эмоций и предлагают ехать с богом. Но в процессе беседы я не только отвечаю на вопросы, но ещё и узнаю, что в моём телефоне был встроен жучок, и я понимаю, что это мог сделать лишь один человек — Тимур.

Он тем временем параллельно общается с другим полицейским, и я со страхом жду, что вот-вот на него наденут наручники, грубо схватят за шею и впихнут в один из “бобиков”, но нет — спустя минут пятнадцать Каиров возвращается ко мне и занимает место водителя, а я сажусь рядом.

— Всё закончилось, Элла. Закончилось, — говорит, обхватывая мой затылок рукой. Придвигается ближе, его лицо оказывается в миллиметрах от моего, и дыхание наше смешивается. — Я очень за тебя испугался.

Это всё, что он говорит прежде чем поцеловать так, как мне не снилось даже в самом порочном сне.

16 глава

Машина Тимура срывается с места и уносит нас всё дальше от этого жуткого места. Губы болят после поцелуя, подбородок исцарапан тёмной щетиной, и эти в чём-то даже болезненные ощущения возвращают меня в привычную и очень желанную реальность. Делают живой, избавляют от гнёта чужой грубости.

Оборачиваюсь только раз, чтобы убедиться — всё осталось позади. Что бы ни ждало меня — нас — в будущем, это будет другое. Без страха и ужаса. Без насилия.

Я держу руку Тимура, сплетаю наши пальцы, хватаюсь намертво — боюсь. Что отпустит, что передумает и всё-таки вернёт меня отцу.

— Он отказался от поста, — говорит Тимур, вглядываясь в тёмную дорогу за окном.

Я киваю и прикрываю глаза. Господи, неужели всё действительно закончилось? Но на языке вертится вопрос:

— Неужели нельзя было раньше? Пока всё не стало вот так?

Тимур сжимает зубы так крепко, что, кажется, они вот-вот раскрошатся в пыль, а на шее бьётся жилка.

Всё, не хочу больше об этом думать. Потом, всё потом.

— Я люблю тебя, — говорю, а Тимур останавливается на перекрёстке и целует меня в растрёпанную макушку. — Не надо, я грязная.

Смущаюсь, пытаюсь отстраниться, выпутаться — неловко, но Тимур хмурит брови и качает головой.

— Я как бы тоже не персиками пахну, — в голосе тёплая усмешка, а я смеюсь.

— И правда, но мне и так хорошо.

— И мне тоже, потому не выдумывай.

Мы едем бесконечно долго, а пальцы Тимура всё крепче сжимают руль. Он напряжён, хмур, молчалив, но мне всё равно радостно быть рядом. Я счастлива.

Когда кажется, что наш путь домой никогда не закончится, а дорога будет виться перед колёсами бесконечной извилистой лентой, Тимур выворачивает руль.

— Куда мы? — смотрю по сторонам, пытаюсь в темноте за окном рассмотреть хоть что-то знакомое, а Тимур тем временем глушит мотор.

— Выходи, — приказывает, а в уголках глаз морщинки разлетаются тонкими лучиками. — Элла, пожалуйста, я больше не выдержу.

Взгляд обжигает, а в голосе столько порочного обещания и неприкрытой жажды, что внутри меня настоящее пламя. Оно вспыхивает мгновенно, за долю секунды и сжигает меня до тла. Я больше ни о чём не хочу спрашивать, говорить о чём-то нет никакого желания. Есть лишь мы с Тимуром и жажда друг по другу, когда не остаётся места на размышления и глупые споры.

Хочется лишь слушать и, склонив голову, покоряться.

Пока я дрожащими пальцами пытаюсь справиться с ремнём безопасности, Тимур распахивает свою дверцу и, обогнув машину, оказывается с моей стороны. Тянет на себя ручку, ловко щёлкает карабином и подхватывает меня на руки. Он такой восхитительно сильный, такой невероятно прекрасный сейчас. Любимый. Желанный. Самый необходимый.

Мне плевать, что мы грязные. Растерянные. Уставшие. Я просто льну к широкой груди, а под попой — жёсткий холодный металл капота.

— Нас же увидеть могут, — спохватываюсь, но руки без участия мозга уже срывают с Тимура футболку.

Вокруг то ли лес, то ли посадка — не разобрать. Слышу лишь шум зелени, ветер гуляет в волосах, а в нос бьёт запах травы и полевых цветов. Где-то вдалеке ухает сова, слышится жужжание каких-то насекомых, перестук и щелчки. Дикая природа вокруг будит что-то уснувшее внутри меня на мгновение. С каждым звуком, шорохом, прикосновением вечерней прохлады к разгорячённой коже я оживаю.

— Наплевать, — голос глухой из-за футболки, которую Тимур, сжалившись надо мной, снимает через голову.

Бах и самое умопомрачительное на свете тело — будто сошедшее со страниц глянцевых журналов и инста страниц каких-то спортсменов — передо мной. Задыхаюсь, закусываю губу и хочу обхватить бёдра Тимура ногами, но он качает головой.

— Слышала, что врач сказала? — отрывисто, глядя прямо в глаза. — Береги коленки.

— Мне уже не больно! — протестую, но с Тимуром спорить бесполезно.

Качает головой, целует сначала левый, потом правый уголок рта, прокладывает влажную торопливую дорожку до яремной впадины, а после к уху. Втягивает в рот мочку, посасывает, и после этого у меня думать ни о чём не получается. Нет мыслей в голове. Ни единой.

Шершавые ладони задирают футболку, оглаживают бока, рёбра, отдают и берут, присваивают себе целиком и полностью. Хочу его невыносимо. Люблю невозможно.

Мой единственный. Мой герой!

— Я бы никуда не доехал, — тихо рокочет на ухо, а я понимаю, что он прав как никогда. — Элла, я чуть не умер, когда понял, что ты исчезла. Если бы не жучок...

— Действительно испугался? — кое-как спрашиваю, хотя язык не слушается.

— Смертельно.

— Испугался, что папа тебе не простит?

— Если бы я боялся твоего отца, не делал бы с тобой этого, — Тимур приникает губами к моей шее, а пальцами поглаживает ткань брюк между моих ног. — Я просто не простил себя, если бы с тобой что-то случилось.

— Конечно, такой сильный и деловой вояка не мог прошляпить объект, — провоцирую, а моя футболка рвётся по шву под бешеным напором голодного Тимура.

— Вот без твоего длинного языка мне бы точно жилось очень скучно, — усмехается и сжимает руками полукружья груди.

Его хватка сильная, собственническая, властная. Горящие тёмные угли глаз впиваются в мою кожу, оставляют на ней клейма. Я прогибаюсь в пояснице, дышу тяжело, пытаюсь насытиться кислородом, но ничего не получается: под рёбрами ноет от нехватки