13 лет назад мне будет 13 - Анастасия Суховерхова Страница 22

может вообще наслаждались!? Да и боялась, что моей правде никто не поверит. Потому что этому не поверила лечащая врач в диспансере, к которой меня прикрепили после больницы. В карте не говорилось, в каких отделениях я была, сколько раз меня из них туда-сюда переводили, и она была поражена, когда я ей сказала об этом, несмотря на то, что мама подтверждала каждое моё слово. Но мама мне рассказывала, что врачи и её хотели положить в больницу, когда она приходила ко мне, по их словам, слишком часто, что другие родители не ходят к своим детям каждый день. Может потому, что их дети не были в тюремных аварийных отделениях с острыми физическими болями, а в детском у большинства родителей не было и вовсе. К счастью, что это были детские врачи и повлиять на маму они не могли, а то мне и страшно представить, чтобы было со мной, если бы я потеряла самого близкого и дорогого мне человека.

Настал родительский день, ко мне приехала мама, привезла разные вкусности, но я попросилась на выходные поехать домой, она меня забрала, а вернувшись обратно, дети моему приезду не были рады, наоборот всё время ругались со мной и выживали. Я простыла, меня стали лечить, я перестала ходить в столовую и есть. Потом заведующая детским лагерем перевела меня в другой корпус в люкс комнату, где я была одна. Ещё я подружилась там с одной девочкой, которой тоже было там очень одиноко, которая часто плакала и общалась со мной, и приходила ко мне в другой корпус пообщаться. В столовую я не ходила три дня, и этого никто не замечал, единственное чем я питалась, то остатками от маминых гостинцев. Меня вожатые никогда не звали на вечерний огонёк, я не знала с кем мне там можно пообщаться, и всё время сидела в комнате, а гуляла на балконе. Может быть, если я не перенесла нечто страшное, возможно во всём я сама бы проявляла инициативу, но я привыкла к молчанию и одиночеству и не знала, как себя вести, испытывая постоянный страх. Потом я попросила позвонить родителям, потому что хотелось с ними поговорить, я рассказала маме, что я три дня не хожу в столовую, и меня никто туда не зовёт. Она отправила бабушку за мной, чтобы она меня забрала, и мы уехали домой раньше, и я не была огорчена, да к тому же была очень голодна, потому что один из трёх голодающих дней мне было даже нечего пить. Такое полуголодное состояние меня не пугало, ведь за четыре месяца заточения в разных отделениях психиатрической больницы, я привыкла.

В июле мне купили роликовые коньки, и почти всё лето я каталась на них вместе с Катей. Только с ней и общалась, потому что больше не с кем было, все забыли о моём существовании, телефон всегда молчал, никто не звал меня гулять или в гости. Катя была единственной, с кем мне было интересно и хорошо проводить время, тем более часть моей истории о больнице она знала, и я не боялась, что она от меня отвернётся, если узнает. Ещё в моей жизни появилась моя любимая кошечка, которую для меня взяли родители. Она была сиамско-ангорской пароды, назвала я её Лапусей.

В седьмой класс я пошла на линейку, как и полагалось с цветами, я была одна из трёх человек всего класса, кто принёс цветы нашему классному руководителю. Мама проводила меня до школы, сфотографировала и ждала во дворе. Потом начались занятия, и, пробыв на одном из них, я поняла, что мне до сих пор трудно заново осваиваться в классе, я всё время в каких-то мыслях и глубоких переживаниях. У меня всё болело, я сильно уставала. А ещё мне пришлось сесть на последнюю парту, потому что испытывала психологический дискомфорт, когда кто-то позади меня сидел. У меня сразу в голову всплывала картинка, как меня душат, от этого мне трудно было воспринимать слова учителей, сложные темы уроков, и в голове не было никакой полезной и нужной мне информации, а лишь тяжёлые и болезненные воспоминания, которые не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Мама взяла справку у врача, чтобы ко мне в классе учителя проявляли индивидуальных подход, но классная руководительница объяснила моей маме, что ей трудно будет это делать, потому что, как она будет это объяснять детям и их родителям, что ко мне так, а к ним по-другому, и эта идея провалилась. Тогда мы с мамой опять разговаривали в кабинете у врача о переводе меня на индивидуальное обучение, которая не собиралась мне давать никаких справок, а предложила перевести в школу № 39 для умственно отсталых детей. Но я ей объясняла, что в школу ходить хочу свою, и буду это делать, но не в класс, что мне в классе очень тяжело, да и писать я стала медленно из-за покалеченного пальца. На нём образовался какой-то маленький бугорок и при сгибании он начинал сильно болеть, а письмо становилось невыносимым, которое ещё нужно было успевать.

Справку мы такую получили, но меня поставили на баланс наблюдения заведующей, потому что врач уже не могла со мной вести разговоры, они далеко расходились с записями в карте. А поскольку та заведующая как раз и была тем самым человеком, который заочно вызвал скорую для меня, ей и отвечать за последствия. Звали её Татьяна Александровна Колосова. Я не была рада встрече и первому знакомству с ней, ведь в больницу попала по её вине, при том, что раньше, чем посетила врача психиатра. Но при этом мы к ней за помощью не обращались, и на приёме ни разу не были, я даже лекарств никаких подобных не принимала. Мне требовалась только работа с психологом по поводу сильного испуга, а закончилось всё тем, что я всю жизнь должна оправляться от последствий, носить не только диагноз и статус психически больного человека, а инвалида. Да, они оформили мне инвалидность с диагнозом F254, и какое будущее меня ждало!?

Тот психолог оказался бывшем массажистом, на психолога он стал переучиваться после того, как у его дочери случилось нервное потрясение, и она тоже лежала в четырнадцатом отделении. С его слов я узнала, что в детском саду, когда всех детей с прогулки заводили в группу, его девочку забыли на улице. Она осталась одна и перепугалась. На деле оказалось, что в детском психиатрическом диспансере его знали не