Заставь меня остаться - Юлия Гауф Страница 22

Я от родителей натерпелась именно этого — все мои слова они не воспринимали всерьез. Стоило мне только сделать шаг им навстречу, поделиться чем-то за ужином, как папа усмехался, мама закатывала глаза, и просила не молоть чушь. Чушью для них было мое желание научиться играть на гитаре, желание побывать в Мачу-Пикчу, и другие увлечения. Маме было можно любить лошадей, а вот моя мечта попробовать заняться серфингом для них — идиотизм. И не потому что опасно, а просто так.

Смирилась я в шестнадцать лет, когда меня одолела первая любовь. Его звали Лукас — восемнадцатилетний классический «плохой парень». Прямо как из фильма «Три метра над уровнем неба»: темноволосый красавчик на байке, разгильдяй и мерзавец. Но как же он умел улыбаться!

И он улыбался мне целую неделю. Были прогулки, поцелуи. Я даже училась расписываться, его фамилию примеряя. Первая любовь со всеми вытекающими. Призналась родителям, хоть и стыдно было, и скрыть могла. Многие девочки скрывали влюбленности, хотя отношения у них в семьях намного лучше были. Но я этот шанс хотела использовать, чтобы хоть какое-то подобие нормы у нас было. Чтобы папа заставил меня приходить домой пораньше, чтобы мама побеспокоилась, и попросила не торопить события. Чтобы они хоть как-то отреагировали.

Они отреагировали чертовой усмешкой. Правду сказали — что бросит он меня, так как несерьезный, махнули рукой на моё рассказ, и продолжили ужинать. В тот день я впервые выкурила сигарету. Побежала искать Лукаса на эмоциях, и встретила его с другой. После этого я выкурила вторую сигарету, вернулась домой, и больше ничем с семьей не делилась.

Ненавижу снисходительность! Бабушка даже самые мои глупые детские бредни серьёзно выслушивала, разговаривала со мной, но родители и Марат… о не-е-ет, для них все мои слова — ничто.

Странно, думала остыла уже, отпустила, но сейчас я не только на Марата злюсь, но и на тех, на кого уже и злиться-то неприлично и жестоко.

— Я понимаю, Аль, — сказал Марат, когда я уже и не надеялась на ответ. — Вот только ты всегда забываешь о том, что говорил тебе я: рядом буду всегда, не обижу, если хочешь — считай меня другом. Но я буду считать тебя той, кто ты есть — моей женщиной.

— Так не получится.

— Уже получается, — улыбнулся он.

Может и так.

Злость на родителей и Марата резко схлынула. Обида улеглась. На время, конечно же, это всегда со мной было и будет — чувство некой заштатности, неинтересности, но сейчас я хочу радоваться тому, что есть. Этим самым историческим домам, которым давно нужна реставрация. И тишине улицы, усаженной деревьями, на которых не раздражает даже побелка стволов. И Марату я рада. Просто потому что он рядом, и я не одинока.

— У меня только ты и ребенок остались. Больше никого, — прошептала, не заботясь, услышит Марат или нет. — Когда ты от дружбы отказываешься, я себя ненужной чувствую. И немножечко сукой. Раньше хотела, чтобы ты исчез из моей жизни, а сейчас для меня это один из главных ужасов. Ты и ребенок — моя семья. Просто я ничего кроме дружбы тебе не могу предложить, и терять не хочу.

— И не придется, но…

— Тс-с-с, — нахмурилась я, услышав жалобный скулеж.

Глава 15

Мы с Маратом остановились. Машин нет, из кафе не доносится музыка. Тишина. И только этот плач — будто обиженный ребенок рыдает и скулит от боли. Сердце рвет.

— Слышишь?

Марат кивнул, и мы с ним пошли на этот звук не сговариваясь. У дорог в старом центре между тротуарами и деревьями, огораживающими проезжую часть, до сих пор сохранились арыки. Когда я маленькой была, в них вода была, с гор спускалась, и питала землю. Бабушка говорила, что, когда молодой была, можно было наклоняться, зачерпывать эту воду, и пить — чистой была. Я застала грязь, пары бензина, и плавающие окурки — так было в моем детстве. Сейчас же воды нет вовсе, просто пустые арыки.

В нем мы с Маратом и нашли щенка, лежащего на боку, сбитого машиной, и плачущего от боли.

— Аль, нет. Вдруг заразный, — Марат удержал меня, не позволяя подойти к животному. — Ты о ребенке думай!

Я кивнула. Видела я уже такое, и не один раз — приносила домой выброшенного котенка, которого мама в итоге заставила отнести обратно, где нашла. Он бежал за мной, не понимая, почему я сначала забрала его, а затем бросила. А я рыдала, и шла домой под строгим взглядом мамы. Видела бездомных щенков, изувеченных животных. Все видела. В детстве это сердце мне разрывало, а как повзрослела, научилась не замечать. Не вижу страданий, значит их и нет. Всем не поможешь, ведь так?

— Всем не поможешь. Он не жилец, — тихо сказал Марат, и я горько усмехнулась — он буквально мысли мои прочитал.

Всем не поможешь, да. Но мир стал бы лучше, если бы мы все хотя бы пытались помочь, а не делали вид, что ничего не видим. Я знаю, что стоит мне отвернуться, и пойти дальше, то через пятнадцать минут я забуду про этого щенка. Снова стану веселой, буду шутить про хвостик малыша, или продолжу разговор с Маратом. Потому что повзрослела, и зачерствела. Привыкла.

Но щенок открыл глаза, заплакал, и посмотрел прямо на меня.

Я могу уйти. Забыть. Но я не хочу. Сейчас это кажется неправильным!

— Я хочу помочь, — дернула Марата за руку. — Пожалуйста! Возьми его! Я на руки не могу его поднять, вдруг и правда лишай, или еще что, а я беременна. Но ты-то можешь!

— Меня не жалко, да, — Марат не стал спорить, обошел дерево, склонился над арыком, и поднял несчастное животное.

— Давай в ветеринарку. Может, смогут вылечить. А если нет, то хоть усыпят, чтобы не мучился.

— Не моли так, Аль. В ветеринарку, так в ветеринарку. И ты еще себя сукой называла, — покачал он головой, и кивнул на дорогу. — Идем обратно к машине, ты посмотри пока адрес ближайшей клиники.

Щенок затих. На его шерстке кровь уже запеклась, жарко. Но живой вроде.

— Здесь недалеко, на Столетова есть клиника. Четыре и восемь звезд по отзывам, — зачем-то прокомментировала я.