Неверный муж моей подруги, часть 2 - Ашира Хаан Страница 22

Сидел напротив меня, смотрел на солнце. Только его ладонь подобралась к моей, упирающейся в траву, и накрыла ее.

— Я мечтала проснуться утром и узнать, что ты куда-нибудь исчез.

— Правда? Когда?

— Зимой. Но если бы ты пропал, я бы… сошла с ума. Просто сошла с ума.

Герман подцепил пальцами мой подбородок и поднял голову, заставляя посмотреть на него. Наклонился и коснулся губ языком.

— Соленая, — сказал он. — Я никуда не пропаду. Обещаю. А если пропадешь ты — найду, где угодно.

И вот тут я не выдержала и разрыдалась в голос.

Уткнулась Герману в грудь, сминая пальцами рубашку и плакала так самозабвенно и сладко, что это даже не казалось чем-то плохим. Тем более, что его горячие руки гладили меня по спине, прижимая к себе все сильнее, а запах заполнял мои легкие, пропитывая меня насквозь.

А потом он любил меня на этом холмике — медленно и нежно, и пыльца осыпалась на нас сквозь кружевные листья берез вперемешку с майским солнцем.

Сейчас. А я к вам

Сейчас. А я к вам

Счастливые, сладостные воспоминания.

Которые спасают меня от реальности, пока еду в старом, разолбанном поезде без кондиционеров и биотуалетов на край географии нашей драгоценной родины. Туда, куда даже самолеты не летают, и самый быстрый способ добраться — двое суток в душном купе, за окном которого бегут и бегут однообразные пейзажи. Березы сменяются елками, елки — зелеными полями, а те уступают места бескрайним зарослям борщевика, захватившего среднюю полосу России круче, чем инопланетяне.

Прогулявшись разочек до вагона-ресторана по узким коридорам вагонов, в которых пахнет кислым потом, прелыми тряпками и мазутом, проскочив заблеванные тамбуры, где грохот колес становится нестерпимым, поковыряв жидкое пюре под масляными взглядами обрюзгших краснорожих вахтовиков, я решила, что за пару дней на сэндвичах и быстрозаваренной лапше со мной ничего не случится и с тех пор безвылазно сидела в купе.

Пару раз пришлось заглянуть в туалет, но эти моменты я постаралась забыть как страшный сон. Вот ведь — в юности мы регулярно мотались в Питер в условиях куда худших — в плацкарте с запахом грязных носков, торчащими в проход пятками и богатырским храпом дембелей. А теперь, после тридцати лет и трех десятков полетов на курорты я разбаловалась до такой степени, что брезгливо жмурюсь даже в СВ.

Лучше смотреть в окно. Пейзажи унылы, но все веселее, чем пялиться в стену. Книжка валяется заброшенная, телефон давно не ловит сеть — широка страна моя родная, вышки не везде добивают. Слава богу, лето. Что-то еще цветет среди запыленной травы рядом с насыпью, по которой грохочет поезд. Иногда между рощ и лугов мелькает отражающая синее августовское небо гладь воды.

Возвращает меня в тот майский день.

В обещанное:

«Я никуда не пропаду».

Не обманул же. Никуда не пропал. Просто ушел из моего мира.

Смог выдержать. Не вернуться.

Смог.

Какой уже по счету день без Германа сегодня?

Я бросила считать. После того, как увидела его и убедилась, что он не пишет и не звонит не потому, что умер, а потому что просто не хочет.

Сначала долго плакала, а потом — спала. Сутками. Просыпаясь то днем, то ночью. Очумелая, не понимающая, на каком я свете.

Мне казалось — я на дне глубокой страшной болезни, из которой никак не могу выкарабкаться. Но врач пришел, померил температуру, давление, послушал сердце, даже взял кровь на сахар и покачал головой:

— Все в порядке. Какие еще симптомы у вас?

Я качнула головой. Никаких. Говорила я Игорю — не надо никого вызывать. Просто я устала. Посплю немножко и вернусь на работу.

— Что случилось, Лана? — спросил он, застав меня посреди ночи на кухне.

Я жадно пила воду из-под крана, словно заправский алкоголик. Почему-то каждый час моего болезненного сна высасывал из меня влагу, как соляная пустыня.

— Все в порядке.

Я старалась не смотреть ему в глаза, и без того понимая всю слабость своей позиции. Да, дорогой муж, меня бросил любовник и я страдаю. Такие дела. Это ты хочешь услышать?

Он стоял на фоне окна в мятой белой футболке. Худощавый, небритый, родной до отвращения. И я понимала, что разговора избежать больше не получится, хотя все еще надеялась на что-то.

— Я не спрашивал, что с тобой происходит, но…

— Я тебя больше не люблю.

Он хотел сделать ко мне шаг, но словно ударился в прозрачную стену моего взгляда.

Упираясь ладонями в холодный камень раковины позади, я зачем-то прикидывала, как метнуть в него стаканом с водой так, чтобы не попасть в окно. От звона осколков проснутся дети. Испугаются, будут плакать.

Понятия не имею, почему я решила, что мне понадобится швырять в него стакан.

Игорь просто опустил глаза, как будто ждал именно такого ответа.

— Но разводиться не собираешься? — спросил он спокойно, вновь глядя на меня.

Пришла пора мне смотреть в пол.

— Нет.

— Хорошо. Тогда через три дня суд, нужно ехать за Анютой. Мне сказали, что ее в виде исключения не будут пока оформлять, подождут.

— Анютой?

— Девочкой, которую мы берем под опеку. Ты ведь смотрела ее файл? Я тебе присылал.

Он мне и правда что-то присылал, я даже открывала, но совершенно не помнила, что именно.

Меня ввела в ступор его равнодушная реакция на мое признание, но сил на то, чтобы самой затевать разборки не было совершенно.

— В общем, не суть, — Игорь достал телефон из кармана домашних джинсов и уткнулся в него. — Билеты я сейчас тебе куплю, гостиницу забронирую, дальше тебе на месте все объяснят, там очень вовлеченные люди в местной опеке. Займет это все не больше недели. Анюту тебе отдадут сразу, как суд лишит ее мать родительских прав. Но, наверное, не стоит ее сразу тащить в поезд, пусть она к тебе привыкнет сначала. Поживете там несколько дней.

— Ко мне привыкнет?.. А ты?

— Да, Лан, я