Сандра Мэй - Девушка из провинции Страница 22

Айрин внезапно указала на фотографии.

— Какой из них у меня?

Доктор Хоук замолчал, потом с деланным равнодушием бросил:

— Номер пять. Только немного поменьше.

— И… ручки?

— И ножки, и глазки. Крошечные. Но он уже сжимает и разжимает пальцы. Знаете, как выглядит извлеченный во время аборта эмбрион? У него на лице гримаса ужаса.

— Перестаньте! Пожалуйста…

Она внезапно почувствовала слабость и опустилась на кушетку, опять непроизвольно прикрыв живот руками. В кабинете наступила мертвая тишина. Потом раздался тихий голос Айрин.

— Я еще сегодня утром была уверена, что оставлю ребенка. Потом, у доктора, очень испугалась. А потом она сама предположила, что я сделаю аборт. Она уверена, что меня изнасиловали.

— А это не так?

— Не совсем так. Но это уж вас точно не касается, доктор Хоук. Вот что, делайте мне УЗИ поскорее — и я не хочу вас больше видеть.

Он устало кивнул.

— Взаимно. Ложитесь на спину и поднимите водолазку.

Она слышала шуршание, чмоканье и хлюпанье. Видела резкий профиль доктора Хоука, внимательно смотревшего на экран монитора. Потом он вдруг негромко бросил:

— Хотите послушать своего ребенка?

И не дожидаясь ответа, подкрутил какой-то рычажок.

Сначала она ничего не могла разобрать — чавканье и хлюпанье только усилились.

А потом сквозь эту беспорядочную какофонию пробился вдруг очень тихий, но очень четкий ритм. Маленький барабанщик, неутомимый гномик бил в крошечный барабан палочками, обтянутыми войлоком, — вот какой это был звук.

Айрин всхлипнула и попросила:

— Покажите…

Он молча развернул к ней монитор.

Нагромождение теней. Серая рябь. Черные пустоты. А потом вдруг из этой ряби вынырнул четкий смешной силуэт.

Ее ребенок.

И в ту же секунду все встало на свои места. Все обрело смысл, цвет и запах. Айрин вновь чувствовала, как в детстве — на ощупь и на вкус.

Теплое, пушистое и золотое — как цыпленок в ладони. Аромат персика.

Это ее ребенок.

Сверкающая сталь и металлический привкус во рту. И спокойствие, излучаемое во все стороны мощно и ровно, — доктор Хоук.

Она осторожно попыталась вспомнить Адель и Николь. Ваниль и шоколад. Гладкое и нежное.

Теперь Джефф…

Ее желудок скрутило судорогой, и сразу испугался и забился цыпленок в ладони. Айрин скорчилась на кушетке, сотрясаемая сухими спазмами, недоумевающая и испуганная такой бурной реакцией.

Доктор Хоук действовал стремительно и профессионально. Подхватил на руки, перенес на другую кушетку, с валиком для головы. Поднес к носу резко пахнущий ватный тампон, и когда Айрин рванулась и закашлялась, осторожно, но твердо прижал ее к себе.

— Тихо, тихо. Все прошло. Теперь дышите глубже, вот так. Выдыхайте не резко, короткими порциями. Теперь вдох… выдох… Лучше?

— Д-да…

— Что случилось? О чем вы вспомнили? О том… что с вами сделали?

Она сердито отстранилась, чувствуя странное и неуместное сожаление, что приходится это делать. Плечо у доктора Хоука было твердым, жестким и удивительно надежным.

— Господи, да что же это такое! Не насиловал меня никто, понятно? Я живу… жила с одним человеком. Мы любили друг друга…

Хоук внезапно бесцеремонно протянул руку и оттянул воротник водолазки. Некоторое время смотрел на ссадины и синяки, а потом тихо сказал:

— Тот, кто любит, не способен причинять страдания. Только не говорите, что любите чувствовать боль.

Она опустила голову. Слезы прорвались наружу, потекли по щекам, в носу защипало.

Доктор Хоук тихо произнес:

— Простите меня, мисс Вулф. В любом случае я не должен был вести себя подобным образом…

— Айрин.

— Что?

— Меня зовут Айрин. Коль скоро вы будете моим лечащим врачом, вам надо знать имя своей пациентки.

— Лечащим… но я не гинеколог, я акушер…

— Вот именно. У вас на двери это написано. Акушер-исследователь.

— То есть вы…

Она подняла голову, улыбнулась и смешно, по-детски, вытерла нос тыльной стороной руки.

— То есть да. И с самого начала было да, и иначе быть не могло. Просто испугалась, а вы поторопились сделать выводы. Но я вас прощаю.

Он нахмурился, в ястребиных глазах появилась растерянность.

— Я был резок с вами, напугал вас — а вы хотите, чтобы я был вашим врачом? Почему, черт побери?

Айрин поднялась с кушетки, поправила волосы, стерла со щек мокрые дорожки слез и очень серьезно сказала:

— Вы так сражались за жизнь моего ребенка, даже не будучи за него в ответе. Значит, именно вам и можно без опаски доверить свою жизнь. Свои жизни.

И улыбнулась.

Дик Хоук никогда не видел, чтобы улыбка так напоминала весенний рассвет. Он смотрел на Айрин Вулф во все глаза и впервые в жизни не мог ничего ответить. Не было слов. Просто теперь он знал, что отдаст за нее жизнь. За нее и ее ребенка. Не позволит ей страдать. Бояться. Сомневаться.

И не позволит остаться один на один с теми неприятностями, которые ее наверняка поджидают, если судить по тем ужасным следам, которые оставила на ее теле рука мужчины.

Он проводил ее до машины, а потом долго стоял и смотрел ей вслед. Айрин видела это в зеркальце заднего обзора.

Издали он снова напомнил ей Клиффа. Тот вот так же подпирал стенку, дожидаясь ее возле выхода из подземки.

И глаза у них похожи, ужасно похожи. Глаза хищной птицы, пронзительные и зоркие, всегда немного сердитые, но почему-то в них хочется смотреть еще и еще.

Айрин ехала и улыбалась своим мыслям. После сильнейшего потрясения, испытанного ею в кабинете этого акушера-экстремала, она чувствовала себя странно отдохнувшей и посвежевшей. Словно стряхнули с нее черное наваждение последних месяцев, и не стало больше мучительных мыслей о Джеффе Райзе, зато вернулись прежние удивительные ощущения от всего, что ее окружало.

Она ехала по знакомым улицам, узнавая их заново, наслаждаясь забытыми ощущениями. Теперь все будет иначе. И обязательно — хорошо.

Потому что теперь у нее целых две жизни — большая и маленькая.

Ричард Хоук тряхнул головой и вернулся к себе в кабинет. Постоял на пороге, потом неожиданно резко и сильно втянул ноздрями воздух.

Аромат духов Айрин Вулф еще не выветрился. Больничный запах дезинфекции не смог его заглушить.

Женщина-рассвет. Женщина-заря. Огненные волосы и изумрудные глаза — такое банальное и такое прекрасное сочетание.

Беременность будет ей очень к лицу, хоть она и поймет это не сразу. Белая кожа станет будто прозрачной, светящейся изнутри, а изумрудные глаза приобретут оттенок Ирландского моря. Рыжие волосы станут мягче и пушистее, грудь округлится, а потом, когда живот станет больше, изящные нежные руки станут казаться руками античной богини. Дик Хоук не знал зрелища прекраснее, чем женщина, ожидающая ребенка.