Ты моя! (СИ) - "Легъяра" Страница 23

Где-то к концу недели, я стала замечать, что Крейг экономит еду… И когда он сказал, что лучше выйти из бункера в конце второй недели, чтобы на поверхности наверняка никого уже не было, я спросила:

— В чем дело, Крейг? — он даже не вздрогнув, продолжал выковыривать тушенку из банки. — Мы ведь не можем выйти отсюда, так? Что с дверью?

Он остановился, и вздохнул.

— Заклинило. Но ты не переживай, я починю. А как ты узнала?

— Слышала как ты сопел ночью, пытаясь эту штуковину повернуть. — нервный смешок, взгляд на меня — Я конечно не сомневаюсь в твоих способностях, Крейг, но здесь даже инструментов нет.

— Не страшно, там просто стопор заело, расшатаю и слетит. — Крейг говорил так спокойно и обыденно, как про «собачку» на старой двери, но было ясно, как белый день, что он меня успокаивает, чтобы я не паниковала.

Значит выйти мы не можем. Догадается ли Марк, что мы здесь? Должен же он все проверить, хоть дом наверняка разнесло в щепки. Если он жив. Бандиты же узнали, где мы… проследили за ним, или… или пытали его… Боже, нет! Только не это! Надо думать о хорошем, всегда, даже в самой безвыходной ситуации.

Сегодня ровно неделя, как мы в бункере. Хорошо, что есть механические часы, можно не включать мобильный, чтобы узнать время. Хотя… какой смысл экономить батарею мобильника, если выйти мы не можем, а здесь он все равно не работает.

Ночью приходилось укрываться нашей «одеждой», электропечку Крейг починил, но даже с ней было холодновато, может потому, что под землей. Каждую ночь мы засыпали на небольшом расстоянии друг от друга, насколько это позволяла ширина кровати, и каждое утро просыпались обнимаясь, как тогда, наверху. Мне становилось жутко неловко и утренняя нега рассыпалась разбившись о холодное утро. Крейг нехотя выпускал меня из своих объятий, но пожеланий доброго утра не просил, впрочем, как и доброй ночи.

Днем кроме как поесть, вымыть посуду и сунуть очередные пустые консервные банки и картонные упаковки в пресс для мусора, никаких дел не было. Каждый день мы по очереди делали физические упражнения, для двоих сразу было мало места в комнате. Единственным развлечением была колода карт, которую брат откопал в одном из шкафчиков с запасами доширака и тушенки. Старые, затертые рубашки оборачивались такими же затертыми временем королями, дамами, валетами и другими знаками. Эти картинки казались мне до боли знакомыми, хотя видела я их первый раз. В интернате играли в карты, несмотря на запрет, но картинки были страшные, — угловатые дамы и такие же короли не вызывали никаких эстетических симпатий. Эти же карты было просто приятно в руках держать, в каждом лице на картинке читался свой характер и неповторимая внешность «вельмож» заставляла вновь и вновь перелистывать цветные картонки.

— Нравятся? — спросил брат с улыбкой, заметив как я долго разглядываю карты. — У родителей были такие же.

Я изумленно смотрю на него.

— Я их как будто помню… — отвечаю, все еще перебирая карты в руках.

— Сыграем? — предлагает Крейг, желая прервать мои начавшие клубиться в голове грустные мысли.

Он всегда так делал, старался отвлечь меня, когда разговор заходил на расстраивающие или неприятные для меня темы. И хотя внешне я всегда пыталась сохранить непроницаемое лицо, Крейг чувствовал мое настроение, даже предугадывал мои мысли.

Играть в карточные игры я не любила, может потому, что всегда проигрывала. Карты требуют, концентрации, хорошей памяти и внимательности, у меня же с этими качествами плоховато. Я часто «витаю в облаках», в своем мирке, особенно если чувствую себя под защитой. И отвлекает меня каждая мелочь, так что внимательность и концентрация точно не мой конек.

— Я не люблю играть в карты.

— Почему? Не умеешь?

— Можно и так сказать. Способностей нет, и желания тоже.

— Хм… Джейн, заняться то здесь совсем нечем. Может давай я тебя научу?

— Ну давай. — усмехнувшись нехотя соглашаюсь.

Крейг показал мне «дурака» и еще какую-то дурацкую игру. «Дурак», «дурацкую», ха-ха.

— Скучно. Тебе вряд ли будет интересно со мной играть. — перетасовав, кладу карты на стол.

— Почему?

— Исход игры заранее известен. Я всегда проигрываю.

— Ты не задумывалась, почему?

— Наверное потому, что игра мне не интересна. — пожимаю плечами.

— Это легко исправить. Давай добавим интерес, например желание.

Не наш вариант. Видела я эти игры, «на желание», ну не будет же он целовать родную сестру, и мне это тоже дико. Но, пожалуй, соглашусь, интересно стало, что же здесь, в этих условиях, можно придумать.

— Давай.

Крейг тасовал колоду, я как загипнотизированная смотрела на его руки, на длинные ловкие пальцы, было что-то неуловимое в его движениях, он мешал карты легко, не спеша, с ленцой, с какой-то оттяжкой, все время поглядывал на меня. Ухмыляясь лишь уголком губ, сдал карты. Я было думала, что он решил поддастся мне, но ошиблась. За чередой моих неудачных ходов и отбивок последовал совершенно закономерный проигрыш. Не ожидая от брата подвоха, я предложила попрыгать на одной ножке и прокукарекать что-нибудь. Получила в ответ немного удивленное лицо брата, приподнятые брови сменились задумчиво хищной улыбочкой.

— Поцелуй меня. — властным тоном, не терпящим отговорок.

Он смотрел на меня, ожидая своего честно выигранного поцелуя. Улыбка спала с моего лица, в груди что-то затрепетало, надо сказать ему какую-нибудь колкость, отшутиться, но умные мысли все вышибло из головы его словами, эхом отдававшимися во всем теле. Эти слова заставили меня млеть, низ живота сладко потянуло от одного только тона его голоса, и я сама, глядя ему в глаза, приблизилась к нему так, что наши губы почти прикоснулись. Зрачки парня так расширились, что я увидела в них свое отражение. Я быстро прикоснулась к его губам и отпрянула. Крейг вдохнул ртом воздух и пытаясь скрыть тяжелое дыхание, произнес тихим хриплым голосом:

— Я хотел сказать в щеку.

— Тогда почему не сказал? — мне обидно, кажется надо мной подшутили.

— Я не имел ничего такого ввиду. — посмотрел на мои губы и отвел глаза.

— Да? — говорю ему с сарказмом.

— Извини. — тихо.

Игры закончились. До конца дня мы не общались. Я была просто в бешенстве! У нас карточный «кодекс» исполнялся беспрекословно, проиграл — плати. Ничего конечно серьезного проигравшему не было в случае не исполнения долга, просто с ним переставали общаться, все. А что? Никто никого играть не заставлял и на аркане не тянул, а карточные долги, даже в виде желаний, надо платить. Поэтому я не долго думала перед тем, как поцеловать Крейга, а может потому, что очень захотелось почувствовать его губы. Хотя бы чуть-чуть. То, что он имел ввиду поцелуй в губы, сомнений не возникало. В щечку поцелуй таким тоном не просят. Точнее не приказывают. Его голос опять эхом прокатил по всему телу, «поцелуй меня», волной нахлынуло желание и я невольно посмотрела на брата. Он буквально обжег меня взглядом и я опустила глаза. Дышать стало трудно, душно, возбуждение накатывало волна за волной, я чувствовала, что он все еще смотрит на меня. Мурашки по коже, тяжелое дыхание, мое и его, будто воду вдыхаешь, становится невыносимо! Вдруг он разворачивается и уходит. Я выдыхаю свободно, как рыба брошенная с суши обратно в воду, начинаю дышать. Слышу плеск воды.

Крейг вышел из ванной весь мокрый, где-то потерял свою простыню, капельки воды стекают по его накаченному телу. Я смущенно отворачиваюсь, ругая отголоски своих мыслей: «слизать эти капельки с его горячего тела», «прижаться», «запрыгнуть на него, обхватив ногами». Картинки так и мелькали перед глазами.

Ночью молча и не сговариваясь ложимся спиной друг к другу.

Конечно я хотел, чтобы она поцеловала меня в губы, но сказал это только для того, чтобы смутить ее, посмотреть на реакцию, а потом собирался добавить: «в щеку». Но то, как она посмотрела на меня, ее покорность, заставили меня досмотреть до конца. Неужели поцелует? Она потянулась ко мне, глядя мне в глаза, во мне уже жар, я горю, быстро целует меня в губы, раскрывшиеся от нехватки воздуха тяжелому дыханию. Я пытаясь совладать с собой говорю охрипшим от страсти голосом: