Семья (не) на один год - Мария Сергеевна Коваленко Страница 23

Безнадежное ожидание не хотело превращаться в радость. Боролось за тоску, за грусть до конца.

— Телефон правда разрядился. — Никита достал его из кармана и протянул мне. — Я даже СМС набрать не успел. Думал, в самолете решу проблему, но не смог.

— Ты всё можешь! Я знаю!

В дополнение к слезам начало колотить. Зуб на зуб не попадал.

— Иногда не могу...

Никита развел руки и шагнул в мою сторону. Осторожно, как переговорщик рядом с безумцем, от которого всего можно ожидать.

— Не... надо...

От его близости меня буквально смяло. Казалось, если прикоснется — совсем сломаюсь. Даже те жалкие остатки самоконтроля, что еще держали на ногах, не смогу уберечь.

— Я забыл, как это, когда по мне скучают.

Он сделал еще один маленький шаг.

— Никита, мне не важно. До лампочки.

Лопатки до боли впились в стену. Никакой свитер не спасал.

— И о других заботиться разучился.

— Не нужно мне ничего рассказывать. Пожалуйста...

Я уже даже не пыталась сохранить гордый вид. Рукавом смахивала слезы. Отводила в сторону глаза. И жалась... жалась в стену, словно могла ее сдвинуть своими хилыми силенками.

— У меня даже поухаживать за тобой нормально не получается. Эта работа...

Никита тряхнул головой и встал напротив меня. Грудью к груди. Носок к носку. Так близко, что лицом можно было ткнуться в его ключицу... вдохнуть запах и наконец поверить.

— Ты за мной десять лет ухаживал. Забыл?

Сама не знаю, где нашла силы поднять взгляд. Еще секунду назад прятала его. Изучала шторы, рисунок обоев. А тут... будто пружина какая-то сработала.

Я уставилась, не моргая, в глаза. И чуть по стеночке вниз не спустилась от того, что увидела.

Никита не врал про усталость. Не врал, что скучал. Ни секунду не обманывал, что жалеет. Даже самый гениальный гример не смог бы создать такие морщинки в уголках и тень под глазами. Даже лучший актер не сыграл бы такую горечь.

Смотреть было больно. Прятаться от этой чужой... своей разбитости не получалось.

— Три недели — это много. — Я осипла, совсем как муж.

Сдалась.

Подрагивающими руками коснулась его колючей щетины.

Подушечками пальцев прошлась по бровям и вискам.

— Я к тебе даже привыкнуть не успела, а ты... исчез.

Страхи, которые до того держала в себе, ядовитые слова Кристины и мои детские обиды — все они словно сжались в один колючий шар и ударили изнутри. В грудь.

— Маленькая, прости...

Не знаю, как Никита почувствовал, что со мной творится. Ума не приложу, как догадался... Но его губы мгновенно прижались к моим и словили первый болезненный стон.

— Не маленькая, — прошептала я, губами касаясь губ.

— Вижу. — Сильные мужские руки резко скользнули с моей талии ниже. Подхватили под бедра и подняли вверх. — Знаю.

Никита с мученическим выражением лица глянул на меня снизу-вверх.

— У меня есть три дня, — признался он. — Свободных полностью. Хочешь, завтра экскурсию тебе устрою?

— По Питеру?

Смеяться и плакать одновременно я еще не пробовала. Но все получалось. Громко и влажно.

— Могу организовать прогулку на катере. — Этот безнадежный тип еще и лыбился.

— Конечно... Можешь...

— Еще могу поездку в Петергоф устроить. Не слишком оригинально, понимаю. Но я что-то плохо сегодня соображаю.

Никита вздрогнул всем телом, и руки сильнее стиснули мои бедра. До боли. Такой приятной, что я прижалась губами к мужской шее и кончиком языка прошлась вдоль вены.

— Вкусный...

Ошалев от собственной смелости, заскользила дальше. Поцеловала колючий подбородок. Спустилась ниже.

— Лер... Нет... Не надо...

Никита задышал быстрее. Огромный, каменный, твердый везде. Беззащитный.

— Не хочу в Петергоф.

Неуклюжими пальцами я стала расстегивать его рубашку.

— Лер...

— И на катер не хочу. — Принялась целовать каждый освободившийся кусочек кожи.

Никогда себе такого не позволяла. Не представляла, что так вкусно. А сейчас будто с ума сошла. Остановиться не могла. Хотелось еще. Больше. Его. Только его. Всего!

— Родная, что ж ты творишь?

Никита уже не говорил — он хрипел.

— Ты сказал, что есть три дня. — Я подняла голову и заглянула в потемневшие глаза. — Они мои?

Несколько недель ожидания сделали меня такой смелой, что голова кружилась от свободы.

— Твои...

Никита больше не прятался за своим благородством. Не строил вокруг себя неприступную стену из всяких «давай потом» и «я не подхожу».

Он смотрел с таким голодом, что у меня дыхание перехватывало от восторга, а внизу живота закручивалась огненная спираль.

— Прогони меня, пока не поздно, — прозвучало в устах Никиты как молитва.

— И снова ждать тебя несколько лет?

— Я не убегу далеко.

— Мне далеко больше и не нужно. Не выдержу.

Руки не дрожали, когда я взялась за край своего свитера и потянула его вверх. Стыда не осталось, когда ладони мужа ожили и в сторону полетела оставшаяся одежда.

— Хорошая моя. — Никита подхватил меня на руки и понес наверх. В мою комнату.

— Только твоя.

Сердце билось так быстро, что, казалось, вырвется из груди. Десять лет назад этот мужчина поднимался по этой лестнице, чтобы отдать мне рисунок — свой портрет. Сейчас он нес меня. Бережно, осторожно. Как самую большую ценность на свете.

Ради такого можно было ждать долго.

Можно было вытерпеть что и кого угодно.

Лишь бы быть с ним.

Глава 10

Никита

Наверное, я