Ставка на невинность (СИ) - Кей Саша Страница 23

– То есть, если придурков будет двое, тебе станет легче? – закатываю я глаза.

– Естественно, меня заставила страдать Элька, а я заставлю тебя. Это справедливо. И потом твои парадные наряды не лучше. Чего стоит только бархатная плащ-палатка.

Уел.

Ладно уж. Позориться, так вместе. В конце концов, он на место поставил Лосева. Будем считать, отдаю долг.

Но надевать уродца на свой джемпер – это гарантированно получить тепловой удар. Отопительный сезон в разгаре, а свитерок явно предназначен для сна на снегу в безветренную погоду.

Вздохнув, я капитулирую.

– Где я могу переоде…

Слова застревают в горле, потому что Герман, не заморачиваясь, снимает водолазку, вызывая у меня при этом слюноотделение.

– Тут. В свою спальню я тебя не пущу, а то ты опять начнешь свои динамо-штучки, – склочничает Бергман.

Я аж давлюсь от такой наглости. Во-первых, обвинения откровенно несправедливые, а во-вторых, просто не надо ходить за мной в спальню, когда я там переодеваюсь! Похоже, такой вариант Гере в голову вообще не приходит.

– Ну без спальни я обойдусь, есть же ванная и ещё одна комната. Это же, очевидно, трёшка.

– Разведываешь? Или ты там опять голая? – взор Бергмана буравит джемпер на груди.

– Не голая, – фыркаю я.

– Тогда тут переодевайся. Я не верю тебе на слово.

Ах ты говнюк! Смутить решил?

Психанув, отворачиваюсь и стаскиваю джемпер.

– У тебя до сих пор следы от купальника, – задумчиво комментирует Герман, судя по всему и не подумавший отвернуться.

– Что тебя удивляет?

– Я думал ты на пляже в гидрокостюме загораешь…

– В следующий раз буду без купальника, чтоб тебя не смущать, – ржу я и тянусь за свитером.

– А мой подарок почему не носишь? – слышу я в недрах вязаного кокона.

Ну, писец вообще.

– Я чередую подношения поклонников, – рявкаю я.

Вопросики у него, конечно.

Бергман затыкается.

Натягиваю свитер, и меня почти прибивает к полу, как одинокую камышину.

Обернувшись к Герману я честно обещаю:

– Я сдохну.

Зверюга жутко колется, и от нее все чешется.

Поскрёбывая перси, я уныло смотрю на Бергмана, который в отличие от меня даже в этом ужасе выглядит охренительно. Такой себе суровый мамин пирожочек, который сейчас скинет шкурку, под ней… Ой. Об этом не будем.

– Мы быстро. Я не в том настроении, чтобы это все затягивать.

Пока Гера закрывает квартиру, из соседней двери высовывается давешний пацан.

Я к этому готова и с интересом жду его очередного пассажа.

Окинув меня взглядом, он пялится в район моей груди, которая благодаря свитеру выглядит, как будто я полродины вскормила.

– Какие тыквы! – искренне восхищается он.

– Так, – рычит Бергман. – Это мои тыквы, и я их ем. А ты по своей тыкве сейчас у меня получишь.

Ойкнув, пацан скрывается за дверью, и до нас доносится:

– Мам, Гера совсем плох. Он теперь сыроед!

Бергман медленно закрывает глаза, делает долгий выдох и под мое хихиканье толкает дверь к Розе Моисеевне.

Она не заперта, и нас сразу встречают вкусные запахи выпечки и специй.

Снует деловито Элька, похожая на мандаринку, в рыжей замшевой юбке и оливковой рубашечке, плывет нам на встречу Роза Моисеевна, тоже ограничившаяся скромным декором в виде кирпичного цвета шарфа.

– Хорошо, что хоть вы вовремя, – радуется она, пока я сверлю рыжую ненавидящим взглядом. Вот что я ей сделала? Все люди как люди, одна я как бахчевая грядка. – А то некоторые Федорасы так до сих пор и не приехали…

Эля, строя невинный вид, лишь молча разводит руками. Мол, ты попала под раздачу.

– Что за Федорасы? – шепотом уточняю у Бергмана.

– Раевский.

– Он же Олег, – удивляюсь я.

– Он многогранный.

Элька встревает, чтобы тему ее парня оставили в покое:

– Пока групповое фото откладывается, давайте я вас вдвоем пофоткаю.

– Не надо! – в один голос мы с Бергманом открещиваемся.

– Надо-надо, – Роза Моисеевна сверлит нас своим прищуром. – И что это мы упираемся? Неужели стесняшки?

Герман, как главная стесняшка, закашливается, а я покрываюсь красными пятнами, вспоминая нашу последнюю встречу.

– Идемте, – ржет уже в голос рыжая. – Я там кресло украсила, сейчас на нем и отснимем.

Переступая через тыквы, мы обреченно плетемся к фотозоне.

Кресло украшено шикарно: уютный плед, красивая думочка в осенних оттенках, на спинке кресла, распушив шерсть, сидит рыжий котенок.

– Мам, ты же говорила, у тебя аллергия, – ехидно вопрошает Бергман.

– Прошла, – невозмутимо отвечает Роза Моисеевна. – Вы пока сфотографируйтесь, а я нам чаю сделаю. С настоечкой.

А я все смотрю на кресло и понимаю, что настоечка мне необходима.

Оно слишком узкое для двоих.

Подтверждая мои подозрения, рыжая стерва командует:

– Дядя, садись в кресло и бери Яну на коленки…

– А может, он за спинкой встанет, – жалобно блею я.

– Тогда не будет видно красивый свитер, – злорадно пресекает мои надежды Эля, стремящаяся запечатлеть позор дяди.

И начинается наше мучение. Меня заставляют елозить на коленях Геры, который с каждой минутой сопит все сердитее, обнимать его за шею, Бергману приходится класть руки мне в разные труднодоступные места, прижиматься губами к моему виску…

В общем, через десять минут, когда на горизонте появляется Роза Моисеевна, мы с Герой взмыленные, злые и готовы начать убивать.

Роза Моисеевна же, ставя чашки на столик рядом с креслом, отвлекается на кота и неловко повернувшись, выплескивает чай на проклятущий свитер.

Я сначала взвизгиваю, потому что ожидаю кипятка, но то ли чай не так горяч, то ли свитер спасает от всего, так что обходится без травм.

– Деточка, прости старую. Я дам тебе сейчас рубашечку переодеться… – хлопочет Роза Моисеевна.

Элька за ее спиной ржет как конь, уронив лицо в ладони.

– Да не надо… – теряюсь я. – У меня джемпер есть…

– Ты соглашайся, а то опять, что-нибудь прольется, а так хоть будет в чем домой ехать, – завывает рыжая в обнимку с фотоаппаратом.

– Да-да… Мало ли, – поддакивает Роза Моисеевна. – Я в комнату занесу рубашку. Гера помоги девочке переодеться…

– Девочке уже много лет, она справится! – отзывается Гера, который безнаказанно щупает мокрое пятно на мне.

– Я могу помочь, – раздается внезапно откуда-то из угла комнаты.

Я приглядываюсь, а там скукожился прыщавый очкастый вьюнош лет девятнадцати, незамеченный мной ранее, по причине абсолютного слияния с интерьером.

– Я сам! – взвивается Бергман и под одобрительным взглядом матери тащит меня за руку в другую комнату, ворча: – Развелось охотников на чужие тыквы, блядь…

Это все так нелепо, что меня начинает душить смех. Я смеюсь всю дорогу до комнаты и даже тогда, когда Герман закрывает ее уже изнутри. Смеюсь и не могу остановиться.

Не сразу я замечаю, что Бергман разглядывает меня со странным выражением.

– Что? – все еще хихикая, спрашиваю я.

– Левина, а Левина…

– Да?

– Мне нужна компенсация. Прямо сейчас.

Глава 29. Вся грядка в сборе

– Почесать тебе спину? – похохатываю я.

– И это тоже, – соглашается Бергман, делая шаг ко мне. – Но этого недостаточно.

Мне драпать некуда, я и так стою, прислонившись к двери.

Да и прямо сейчас мне совершенно не хочется убегать.

Магия момента, и в кои-то веки Бергман ничего не портит.

На задворках сознания зудит мысль, что не надо нам целоваться, но её запинывают гормоны. Все еще улыбаясь, я сквозь опущенные ресницы наблюдаю, как Герман склоняется ко мне, и…

Дверь за моей спиной начинает содрогаться от стука...

Выражение лица Бергмана непередаваемо!

– Полиция нравов, чтоб ее… – досада настолько неприкрытая, что я опять смеюсь.

– Я принесла рубашку на смену, – извещает нас Роза Моисеевна.

Я отлепляюсь от своего места, чтобы пропустить ее, но Герман приоткрывает дверь лишь только на узкую щель, достаточную только для того, чтобы просунулась рука с вешалкой.