Сисела Линдблум - Охотница Страница 23

Разве были здесь раньше жалюзи, изумляется Жанетт.

И, сунув в рот жвачку, идет по лестнице, игнорируя лифт, подойдя к двери, сразу нажимает на звонок, не давая себе возможности передумать.

На дверной табличке фамилия: “Сандгрен”, в квартире слышится музыка.

Дыхание Жанетт становится учащенным. Она еще раз нажимает на звонок, долго, настойчиво. Музыка звучит приглушеннее, скрипит дверной замок. Дверь открывает молодая рыжеволосая девушка, с короткой стрижкой, в джинсовом комбинезоне и белой майке, она босиком, смотрит на Жанетт с удивлением.

Жанетт удается заглянуть за плечо девушки, она видит в прихожей банки с красками, валики, шпатели… Там идут малярные работы, на полу – защитная бумага. В гостиной стоит большая пальма, точно такая же, как и у самой Жанетт, а на полу перед телевизором сидит мальчонка лет пяти-шести. Да, действительно все выглядит вполне нормально и обыденно.

– Привет! – произносит рыженькая.

– Привет, – отвечает Жанетт, откидывая со лба светлую прядку. – Я ищу пожилую женщину, которая… которая вроде бы живет здесь.

– Да?

– Так она здесь живет?

– Она ваша близкая подруга?

– Нет, – отвечает Жанетт и, уставившись в пол, вдруг признается: – Нет, она… как-то раз гадала мне… я не знаю ее.

– Ах вот как, – говорит рыженькая. – Она умерла.

– Умерла, – повторяет Жанетт, и чувство облегчения, которое вызвала у нее совершенно обыденная обстановка в квартире, тут же улетучивается. – Вот оно что. Так вы… не знаете ее, значит? Или вы просто здесь живете?

– Она умерла год тому назад, я не была с ней знакома. Но если вы подождете… – Рыженькая идет внутрь квартиры, крикнув через плечо: – У меня есть номер телефона, я сейчас дам его вам!

Чертова бабка умерла, и теперь я никогда не узнаю, проносится в голове у Жанетт. Но настроение почему-то улучшается. Возможно, ей только это и требовалось: смело пойти навстречу своему страху. Она сумела себя преодолеть, и теперь все забудется. Просто не верится: обычная квартира, и в ней живет обычная молодая женщина. А до нее… до нее здесь жила обычная пожилая дама. Возможно, с легкой придурью, но не ведьма, вовсе не ведьма.

Мальчонка, оторвавшись от телевизора, встает и выходит в прихожую, в одних носках. Постояв на месте, проходит по полу, покрытому бумагой, и застенчиво смотрит вверх на Жанетт.

– Привет, как тебя зовут? – Жанетт наклоняется к нему.

– А мне можно жвачку? – спрашивает он. У него темные волосы и огромные карие глаза.

– Не знаю, – отвечает Жанетт выпрямляясь. – Не знаю, разрешает ли тебе мама жевать жвачку. Давай у нее спросим.

– Вот телефон ее внучки. – Это вернулась рыженькая. – Я вам его переписала, вот возьмите. Она была здесь, наводила порядок. Это ее имя и номер телефона.

– Спасибо, не так уж и важно теперь, хотя…

– Мама, можно жвачку? – спрашивает мальчонка, глядя на Жанетт.

– Я могу дать ему жвачку, если вы разрешите. Девушка в комбинезоне смотрит на рот Жанетт. Потом тянется к ручке двери.

– Нет. Ему нельзя сладкого, – говорит она. Спускаясь по лестнице, Жанетт разворачивает записку, которую ей дала рыженькая. Имя в скобках – Марит Андерссон, вероятно, так звали ту, которая умерла. Под скобками – другое имя и номер телефона. Жанетт внезапно останавливается, читает, да, там написано “Тереза”. Что же это означает? А то, что тетка была с придурью и приплетала в гадания имена своих родственников. И Жанетт выходит из подъезда.

Тереза Андерссон. И номер телефона, где-то в районе Васастан. На улице, уже отойдя от дома, Жанетт останавливается в раздумье. Потом медленно складывает записку с телефоном, бросает ее в сумку и продолжает свой путь. Вздыхает. Когда испуг от того, что она столкнулась с чем-то сверхъестественным проходит, возникает боязнь иного рода. Тягучая и вязкая, это серый давящий страх отчаяния. Он действует и на других. Мальчишка неспроста оказался таким настырным. В какой-нибудь другой день этот малыш только бы посмотрел на Жанетт и засмеялся. Но сегодня он ждал чего-то от нее, а его мамаша стремилась как можно скорее закончить разговор и закрыть дверь.

Медленно плетясь в сторону дома между уродливыми бетонными зданиями, Жанетт мысленно повторяла: Юнас, Юнас, я не понимаю тебя.

Йенни не родная дочь Юнаса. Ей был год, когда Жанетт и Юнас встретились. Отец Йенни – это случайная история, но тогда Жанетт было двадцать восемь, и, забеременев, она сказала себе: я хочу родить ребенка. И – откуда только силы взялись – выносила и родила, и все одна. И ровно через год, спасибо родителям, которые помогали изо всех сил, Жанетт вернулась на работу. Сильная, как никогда раньше, изголодавшаяся по общению с людьми. Она просто с ума сходила от счастья снова работать. Но в то же время чувствовала себя очень уставшей и очень одинокой. И тогда она встретила Юнаса.

Это просто знак свыше, что я его тогда встретила, подумала Жанетт.

Она в своей комнате, в своей квартире, на кожаном диванчике вишневого цвета, который ей достался от родителей. Она позвонила им и долго болтала с Йенни. Потом влила в себя порцию виски и вот сидит, не зажигая света. За окном начинает смеркаться. Жанетт окидывает взглядом квартиру.

До чего здесь, черт возьми, ужасно, все абы как, внезапно замечает она. Ни одной милой мне вещи, разрозненное разномастное старье, так и стоит с тех пор, как папа помог мне переехать сюда.

У Юнаса была одна особенность, на которую Жанетт давно обратила внимание. Он всегда как бы у нее отпрашивался. Она не против, если он уедет? А зачем вообще задавать такие вопросы?

Поначалу ей не казалось, что он чересчур много ездит. Она ведь и сама часто работала в неурочное время, да еще у нее Йенни. Ей, матери-одиночке, надо спасибо говорить за любые знаки внимания. И ведь Юнас был внимателен и неизменно добавлял: как жаль, что ему надо уехать.

Когда Юнас бывал в Стокгольме и ему нужно было встретиться с другом или даже по делу, он обязательно должен был услышать, что она совсем не расстраивается по этому поводу. И, собравшись кому-нибудь звонить, он непременно докладывал:

– Мне надо позвонить, но это ненадолго.

Юнас всегда просил дать ему немного времени, будто она распорядительница.

Сначала Жанетт нравилось, что он такой предупредительный. Хотя и странноватый. У нее ведь и у самой бывали встречи и телефонные разговоры, но она не считала, что за это нужно извиняться. Ну а в последнее время его вежливость стала раздражать.

Он словно по капельке вливал в мое ухо тоску по нему. Как яд. Исподволь напоминал мне, что он необходим, что без него нельзя обойтись и мне должно быть жаль, что на пять минут он отвлечется от моей персоны, чтобы поговорить с кем-то по телефону. Прямо-таки желал, чтобы это меня огорчало.