Моя твоя дочь - Лилия Сурина Страница 24

- Макс, что случилось? – меня пугает его бледное лицо и расширенные зрачки, глаза вместо серебристых черны, как ночь, от невыносимой боли.

Аппендицит? Отравление? Еще час назад было все нормально. Мысленно ищу свой мобильник, чтобы позвонить на станцию «скорой помощи».

- Там… в тумбочке… - тянет трясущуюся руку, я резко открываю ящик, вижу шприцы и коробку с обезболивающим. – Поставь укол… сдохну сейчас…

Справляюсь быстро, мне это привычно. Сижу рядом на кровати, вытирая марлевой салфеткой испарину со лба Макса, с облегчением отмечая, что ему становится лучше, боль отпускает.

- И часто у тебя такие приступы? Отчего они?

- Часто. Раньше реже были, сейчас почти каждый день.

Он замолкает, но знает меня, ведь не отцеплюсь, пока не узнаю правду.

- Давай сам рассказывай, иначе начну осматривать тебя сама, и я выясню причину, уж поверь, - пугаю Макса, но тот улыбается странно, будто злорадно, а потом резко откидывает тонкое одеяло.

С ужасом наблюдаю за его указательным пальцем, который ведет по длинному змеистому шраму. Представляю, какая огромная рваная рана была на этом месте когда-то, тонкий белый рубец начинается от живота, спускаясь к паху, потом перечеркивает мускулистое бедро.

Я молчу, разглядывая место травмы. Мне ясно, что нарушены мышцы, и наверняка поврежден седалищный нерв, и еще куча мелких травм. Отсюда и хромота. Но как сильно пострадал пах не могу рассмотреть, мешают боксеры.

- Там было все разворочено, - поясняет мужчина, будто читает мои мысли. – Я больше не мужик, Дашка.

Он смотрит с вызовом, а мне жаль Макса до слез. Я видела и не такие страшные шрамы, которые калечили человека. навсегда лишая его обычных земных радостей. Теперь понятно его нежелание впускать меня в свою жизнь. И суррогатное материнство тоже понятно. Максим просто не хотел оставаться один.

- Мне так жаль… - срывается с языка. Но замолкаю, знаю, как Нечаев не любит, когда его жалеют.

- Вот только этого не надо. Мне не нужна твоя жалость. Зато теперь ты понимаешь, что семьи снова у нас не получится. Иди спать, утром отвезу тебя домой, или на работу, куда там тебе нужно.

Смотрю, как повеселевший Макс закутывается в одеяло, скрывая свое увечье, встаю и иду к выходу. Будто мир рухнул. В очередной раз. Но теперь без моей помощи, Нечаев сам выбрал себе такую опасную профессию – спасать людей.

Глава 21

Макс

- Плохо выглядишь, - нечаянно делаю «комплимент» Дарье, которая сидит на моем месте в кухне и торопясь прихлебывает кофе из моей кружки. – Не спала совсем?

Мне не нравится, когда берут мою любимую кружку. Я стал единоличником, у меня стало много вещей, которые только мои. Вот и дочь только моя, я не хочу делиться ею, понимая, что веду себя, как эгоист. Когда жили с Дашкой у нас все было общее, она привыкла к этому, поэтому и взяла посудину, которая приглянулась ей больше, чем другие. Она хмурится и смотрит на запястье, где болтаются золотые часики, подаренные мной на три года нашего брака. Надо же, носит до сих пор.

- Не торопись, я отвезу…

- Не надо, я уже вызвала такси. А ты прекрасно выглядишь, хорошо выспался? – щурит глаз бывшая, взмахивая рукой, это значит, что она дуется на меня, но скрывает.

- Ну зачем ты? Я же сказал, что отвезу. Вот упрямая!

- Не упрямей тебя. Ты когда в последний раз был у врача?

- Позавчера.

- Я не про того врача, который без конца выписывает тебе обезболивающие. А про настоящего врача, который обследует и поможет по-настоящему. Я так думаю, что никогда, после операции. Ладно, мне пора, но потом поговорим серьезно. Завтра можешь подъехать с утра?

- Даш, не надо мне этих разговоров. Я не пойду к врачам, они мне не помогли тогда.

- Тогда не помогли, - она моет кружку и отдает ее мне, - а сейчас могут помочь. Твоя? Извини, я не знала. И знаешь, что, Нечаев, органы твои на месте, как врач, заметила, что «там» не пустое место, не все так страшно, как ты хотел мне показать. Отпугнуть хочешь? Я все помню, Макс, и ничего не изменилось, я всегда тебя любила и буду любить, как бы ты не старался меня оттолкнуть.

Дашка хочет поцеловать меня на прощание, но я отшатываюсь, она смиренно пожимает плечами и уходит. Я растерян, не могу сообразить, как приготовить себе кофе, рассматриваю кухонные приборы. Меня кормит по утрам Нина Андреевна, отобрала у кухарки эту привилегию. Она мне как мать, вот и ухаживает так, и ругает, и хвалит, как мать. И тоже ругает, что не иду к врачам.

Наконец нахожу кофеварку, наливаю себе коричневую жижу, и присаживаюсь на то место, где только что сидела бывшая жена, сиденье стула еще хранит ее тепло. Недосказанность буквально витает в воздухе. Да, я не знал, что делать вчера, позвал переночевать, но это же не значит, что нужно командовать моей жизнью, и уже целовать, как будто мы женаты.

- Папа, а тетя Даша уже уехала? – отвлекает меня от мыслей дочь, со сна трет маленькими кулачками глаза. Ловлю ее и сажаю к себе на колени, прижимаю к себе теплое маленькое тельце, вдыхая сладкий аромат. Моя дочь!

- Уехала, ей на смену нужно. И где – «Доброе утро, папочка»? Где мой утренний поцелуйчик?

- А когда тетя Даша еще приедет? – игнорит вопросы малышка, буравя мое лицо злыми глазами с бирюзой.

- Может, никогда, - злюсь, Дашка только появилась в нашей жизни, а уже умудрилась лишить меня дочерней любви. – Завтракай и в сад! Жду через десять минут у ворот.

Горничная пересаживает хмурую Дарьяшу на ее любимый стул и ставит перед ней тарелку с хлопьями, но она отодвигает лакомство, от которого никогда не отказывалась.

- Не буду.

Вылетает из кухни, нечаянно толкнув меня в больную ногу, та сразу полыхнула дикой болью, едва успел стиснуть зубы. Вот этого я и боялся, если впущу бывшую в свою жизнь. Вместо моей маленькой принцессы появился демоненок в юбке. Мне так тошно, что чуть не забываю нужные документы в кабинете. Чертыхаясь от боли, хромаю в нужную сторону, под лестницу, и вдруг замечаю в гостиной на спинке дивана Дашкин шарф.

Машинально подхватываю пеструю шелковую ткань и