Френдзона для бэдбоя - Яна Лари Страница 24

Мари

— Так чем всё-таки закончился ваш с пугалом обед? — интересуется Лина, потягивая компот и умудряясь при этом заплетать мне волосы в косу. Очень, очень рассеянная и взвинченная Лина! Которая сама же не даёт мне договорить, возмущаясь каждому слову мужчины и придумывая Герману очередное нелестное прозвище.

— Закончилось всё тем, что явился Макс и начал активно метить территорию. А Герману так не терпелось выдать струю мощнее, что состязаться начали едва ли не при мне.

— Круто ты их всего за два дня стравила. Сама-то кому благоволишь? — робко добавляет она, кусая губы.

Я уже и сама готова Германа прибить. Пусть немедленно вернёт мне мою самоуверенную, адекватную подругу!

— Соколовская, не беси меня. У них свои давние тёрки, я просто под руку подвернулась. Ты вот умная вроде баба, а как дело касается понравившегося мужика, включаешь непроходимую блондинку.

— Но обедом же этот пень коронованный тебя наедине угостил, — продолжает она нести околесицу с тем же пылом, с каким плетёт на моей голове кружева.

— Нужна я Герману, как тот заветренный корнишон из мусорного пакета! — В сердцах вгрызаюсь в яблоко, иначе сегодня точно кого-нибудь укушу. — Если помнишь, вчера он сорвался за тобой, забыв оплатить счёт. Вот и подошёл к возврату денег творчески. Так, чтобы было с кем твой склочный характер обсудить.

— Это я-то склочная?! — Лина с таким стуком опускает на стол стакан, что чудом трещины по стеклу не идут. — Индюк психованный!

Вот так, в споре и издёвках, проходит наш ежевечерний девичник. Умолчала я только о приглашении в кино, раз уж Ксения наотрез отказалась с бабайкой куда-либо идти. И даже тот факт, что у него, вообще-то, есть имя, её нисколечко не убедил.

Сами дети на смех из кухни не обращают никакого внимания. Подпевают мультяшным героям и до всяких там индюков да пугал им попросту нет никакого дела.

— Даже не представляешь, как ты взбесила Германа, выкинув цветы, — не без удовольствия вспоминаю, какие молнии метали глаза шефа в момент, когда он в красках пересказывал этот эпизод.

— Пусть скажет спасибо, что я рот его поганый этим букетом не заткнула, — удовлетворённо хмыкает Соколовская.

— Надеюсь, ты не в обиде, что я ему намекнула, дескать, путь к сердцу женщины лежит через её ребёнка?

— Ой, тоже мне военная тайна. Этому клопу радиоактивному твои намёки до хоботка! — фыркает Лина, сжимая дрогнувшие в улыбке губы. — Мари… А на Костю-то он как отреагировал? Нормально?

— Вот как раз на этом моменте нас прервали. Все реакции Германа устремились к Максу, а я решила не мешать самцам мериться пи… петками. — исправляюсь, улыбаясь забежавшему на кухню Косте.

Лина тем временем многозначительно играет бровями.

— Что, серьёзно, у грозы дверей там всё настолько плачевно?

— Соколовская!

— Молчу-молчу… — Закатывает она глаза.

Костя пользуется образовавшейся паузой, чтобы сообщить, зачем, собственно, к нам заглянул.

— Там кто-то стучит.

Этот «кто-то» явился на четверть часа раньше назначенного времени и, честно говоря, не знаю, как убедить его не напирать на Ксюшу. Мартышева неволить — только провоцировать. И в этом наша дочь пошла в отца.

Бартер

С тоской вспоминая о планах провести вечер за домашними делами, плетусь к навороченной двери, порядком выглядящей нелепо на фоне скромного интерьера. У нас и выносить-то особо нечего. Разве что какой-то безумный флорист вдруг решит обчистить мою спальню.

— Привет. Шикарно выглядишь, — произносит Максим сдавленным голосом, а я чувствую острый укол под сердцем, вдруг не найдя в этом серьёзном молодом мужчине взбалмошного юнца, который постоянно задирался, без стеснения демонстрируя миру и нормам приличия средний палец.

Машинально поправляю волосы, пропуская его в квартиру, и тут же удерживаю за рукав блейзера.

— Макс, подожди…

Он рассеянно прислушивается к пению из детской. Вопросительно вскидывает бровь, ловко перехватывая мою руку, и порывисто тянет меня на себя. От неожиданности ахаю, теряю равновесие… Наши лица оказываются в паре сантиметров друг от друга.

Я на мгновение застываю, утопая в омуте серых глаз. Сердце бешено стучится в рёбра, когда Макс касается пальцами мочки, рассматривая серьги из чёрного золота, подаренные братом. По шее сбегают мурашки, ошеломляя приливом самых разных эмоций. Что пять лет назад, что сейчас — ничего не меняется. Достаточно прикосновения, чтобы грудь наполнилась трепетом, а в лёгких застыло дыхание.

Это так сладко… И так невыразимо страшно, потому что счастливых мгновений между нами — по пальцам пересчитать, а часов, охваченных отчаяньем — тысячи. Время не лечит, лечит плохая память. Вот только Макс запомнился мне всё же слишком остро, обидой за равнодушие, тоской по нам несбывшимся.

Резко дёрнувшийся кадык подсказывает, что выдержки в нём самом не так уж много. Чуток пережать и привет берсерку.

Тоже переживает. Такой непривычный контраст с тем, что он недавно вытворял в офисе… Абсолютно непредсказуемый тип.

— Что-то случилось? — Макс притягивает меня ближе, внимательно смотрит в глаза.

В его жестах уже нет того злого соперничества, что накаляло воздух пару часов назад, когда он неожиданно перехватил меня у двери. Но тон звучит настороженно — одно неверное слово и жди беды.

— Зачем это всё? Продукты, цветы, игрушка… — собственный голос подводит, падая до хриплого шёпота. — Ты ведь не хуже меня знаешь, что я ничего не приму.

Это невыносимо.

Невыносимо сложно держаться непринуждённо, ощущая его горячую руку на талии, тепло его дыхания на своих губах. Макс намного выше меня, но чуть расставленные ноги и наклон головы частично скрадывают эту разницу в росте. Чувствую себя пойманным в лапы кота птенцом.

— Знаю, поэтому не принёс ничего лишнего. Ты меня накормила, я вернул продукты. Не обессудь, если там больше, я в пропорциях не разбираюсь. Раз уж так принципиально, то пусть будет авансом, на случай если захочешь ещё разок осчастливить голодающего.

— Цветами я тебя не кормила, — отмечаю с нервным смешком.

— Букет — компенсация за моральный ущерб.

Стоит, лыбится самодовольно. На всё-то у него довод есть.

— Медведь-то каким пушистым боком в наш счёт затесался?

— А его я не тебе принёс. Мы с Кнопкой сами разберёмся. Не вмешивайся.

Бравада, придающая мне силы, окончательно сменяется опустошённостью. Веду его в детскую, уже не теша себя глупой надеждой на то, что сумею хоть как-то на него повлиять. Видимо, Макс пока смутно представляет, в какую сомнительную авантюру ввязывается, пытаясь переспорить свою дочь.

— Привет, ребятня, — бодро здоровается Мартышев, перебивая нестройный хор детских голосов.

Однако если он рассчитывал на ответное радушие, то здорово просчитался… Ксюша лишь насуплено кивает,