Мария Спивак - Черная магия с полным ее разоблачением Страница 24

Мне опять стало дома тошно. Как двойной агент, проколовшийся со всех сторон, я не понимал только одного: какая из разведок возьмет меня первой. С Лео дышалось чуть свободней, она хотя бы знала, что происходит, но проявляла изрядное нетерпение и довольно откровенно меня шантажировала. А я не мог без нее жить. И в то же время не смел объявить Тате о том, что хочу уйти. Мне было плохо, намного хуже, чем осенью: тогда я страдал только от любви, а теперь — и от собственного предательства. Я почти не спал по ночам. И однажды, в середине марта, понял, что больше не вынесу. Сел за стол и начал писать письмо. На это ушло часа четыре, не меньше. Затем, не перечитывая, сложил лист вчетверо, надписал: «Тусеньке», быстро оделся, бесшумно вышел за дверь и уехал.

Наутро я пытался с ней поговорить, но она не подошла к телефону. Я, как мог, объяснил все сыну, и отправился «по новому месту прописки». И вот честное слово: не представлял, что на сердце бывает до такой степени тяжко.

В общем, зажил я с Лео. Казалось бы, осуществляются мечты, радуйся и ликуй. Ан нет, не получалось. Если раньше мне не хватало Лео, то сейчас точно так же не хватало моего прошлого. Я скучал по Татке, по нашим вечерним беседам, по общему языку, на котором только с ней и мог разговаривать, по всевозможным семейным ритуалам, по дивану, креслу, чашкам, ложкам, тарелкам. Скучал по узорам от солнечных лучей, рождаемым именно нашими занавесками, и даже по Таткиному цветку на подоконнике, возней с которым она меня вечно раздражала.

Но если к тому моему раздражению в равной пропорции примешивалось умиление, то в новой реальности Лео временами менябесила. Я, конечно, отдавал себе отчет в том, что мы очень разные, побаивался возможных конфликтов и заранее предупреждал ее: не исключено, что вместе нам будет очень трудно. Но все мои гипотетические опасения оказались пустяками по сравнению с действительностью: меня доводили до белого каления не ее недостатки, а то, что прежде виделось как достоинства! В том числе молодость и — когда-то такое милое — невежество. Смешно сказать: я рассчитывал ее изменить, воспитать, вылепить из нее нечто прекрасное. Пигмалион хренов. Мои прекраснодушные мечты, как нетрудно догадаться, завяли на корню. Я незаметно для себя начал на Лео покрикивать, а затем и вовсе орать, и это довольно скоро вошло в привычку. Когда в апреле она решила на недельку съездить домой, я втайне обрадовался — и ужаснулся своей реакции.

Ведь я, как дурак, искал счастья. Разрубая гордиев узел, надеялся покончить с тоской, источившей меня за последние полгода. Но оказалось, что нет ей конца.

Меня мучило, что Тата не желает со мной знаться, отец презирает, а сын общается, как с инопланетянином. Я хотел оставаться для них тем, кем был всегда. Но это было невозможно.

Я и не догадывался, что держу счастье в руках — пока не разжал пальцы.

Чтобы не чувствовать себя совсем сиротой, я гораздо чаще, чем прежде, общался с первой семьей, с внуками. Совсем еще маленькие, они не задавались вопросом, откуда взялся этот дополнительный дедушка, и бесхитростно радовались моему появлению. Трехлетняя Лиза карабкалась мне на плечи, шестилетний Ванька-младший показывал новые машинки и совершенно, с его точки зрения, непрозрачно намекал, что неплохо бы покатать его на настоящей. Только с этими смешными существами меня не связывала тягостная предыстория, и только с ними мне теперь бывало истинно хорошо.

Впрочем, стоило уйти, как тоска вновь вонзала в меня свои цепкие когти.

А еще, как ни парадоксально, меня терзала ревность. Протопопов, один из «отцов» нашей славной корпорации, который после моего ухода от Таты сильно болел — якобы нервный срыв; о таких небожителях мало что известно, но слухи все равно просачиваются — вдруг стал летать, как на крыльях. И при встречах весьма странно на меня поглядывал. К сожалению, я видел этому всего одно объяснение: Тата сначала отказала ему, а потом все же согласилась.

Все мое существо восставало, бунтовало, протестовало. За долгие годы я привык относиться к Протопопову — не самому приятному в мире и на редкость зажравшемуся господину — с тайным злорадством: хоть лопни, а у меня есть такое, чего тебе в жизни не получить! Я понимал, что не должен, не имею права вмешиваться в жизнь Таты, и, тем не менее, страстно мечтал подойти и хрустко впечатать кулак в сияющую протопоповскую физиономию. Причем не один раз, а несколько: вот тебе, вот тебе, вот тебе! Вот тебе. Узурпатор.

Я знал, что виноват сам, и принимал кару. Но хватит ли одной Лео в компенсацию за мои страдания? Я уже не был в этом уверен.

Глава четырнадцатая

ЛЕО

Что тут скажешь: за что боролись, на то и напоролись. Или, выражаясь культурней, бойся своих желаний.

Вот у меня они исполнились. Радости — хоть волком вой. Я совсем другого ждала. И главное, не пойму, почему так выходит: Ваня же меня любит. Выбрал, в конце концов, кого? Не жену ведь.

Правда, здесь у меня совесть не совсем чиста, но только самую малость — все равно я в колдовство никогда особо не верила. Развлеклась, конечно, пару раз, но результат был, мягко говоря, сомнительный; не то что волшебной палочкой махнул — и получите-распишитесь. В итоге и не поймешь, шаманство мое подействовало или жизнь сама так повернула. И все-таки, когда один раз попробуешь, остановиться трудно. Думаешь: хуже-то не будет. Привлечем-ка мы для верности магию.

А какой у меня оставался выход? Ваня домой вернулся, жених бросил. «Достали меня твои выкрутасы». Еще бы не достали, если всю злость за облом с Иваном я на бедном Лехе вымещала. К тому же и понимала, что все равно с ним не уживусь; слишком мне о другой, красивой жизни замечталось, а ему до таких высот пупок еще рвать и рвать. Но все равно, я думала сначала найти кого-нибудь нового, а потом уже расставаться, но Леха меня опередил. И так мне обидно стало — нашли дурочку! — что я на следующий день взяла и позвонила Ваньке, прямо с утра пораньше. Он, конечно, закобенился:

— Зачем звонишь? Ведь знаешь, что все кончено, я принял решение.

Фу ты, ну ты. Театр одного актера. Я ж по голосу слышу: у тебя мурашки по спине бегут, до того меня видеть хочешь. Истосковался весь. Ну, я и вывалила на него все разом: люблю, забыть не могу, жениха бросила — не правду же говорить — умираю от тоски и мечтаю еще хоть разок встретиться. Он и растаял. Подъезжай, говорит, в три часа к нашей гостинице.

И пошло — поехало. Ваня квартиру снял, симпатичную, хоть и не в центре, как мне хотелось; я в ней поселилась, он приезжал каждый день. Хозяйство у нас образовалось, полочки там, покупки. Казалось бы, о чем размышлять — понял ведь, что без меня не можешь. А он нет, преспокойно зажил на два фронта. И что мужики за люди? На черта ему теперь-то сдалась его фефела?