Подари мне семью (СИ) - Гранд Алекса Страница 25

Обратный путь преодолеваю еще быстрее – земли под ногами не чувствую, словно крылья за спиной отрастил. Ничего в огромном холле не вижу – только хрупкую нимфу с длиннющими золотистыми волосами.

В серо-голубую гладь ее омутов ныряю сразу. Достаю до самого дна, отталкиваюсь, выплываю. И погружаюсь снова, жадно набрасываясь на желанные губы. Зацеловываю Киру до бешеного тремора, охватывающего конечности. Вплавляюсь своим телом в ее. Джемпер синий сминаю.

И проклинаю гребанный мобильник, вытаскивающий меня из этого сладкого помешательства.

– Здаров, бать. С победой звонишь поздравить?

– Нет, сын. Хотел спросить, это правда, что ты бросил Дашу?

– Правда.

Отвечаю односложно и прерываю такой ненужный сейчас звонок. Вообще мобильник отрубаю. Знаю, что отец будет наяривать до талого, а мне не улыбается обсуждать с ним личное. Расписывать сто причин, почему дочка Вершинина не лучшая кандидатура на роль моей девушки. И кривиться от очередной тирады на тему: «Почему мой сын вырос законченным остолопом?».

– Все в порядке, Никит?

– Да. Валим.

Тряхнув башкой, я рисую на роже беззаботную улыбку и настойчиво подталкиваю Киру к выходу. Хочу успеть до того, как вслед за нами в фойе высыплет вся хоккейная команда и начнет приставать с уговорами зависнуть где-нибудь в баре и отметить триумф. И успеваю.

Пересекаю парковку быстрее обычного, заранее щелкаю брелоком сигнализации и рву с места так, как будто за мной гонится десяток легавых. Уповая на блатные номера, пару раз проскакиваю перекресток на красный сигнал светофора и получаю выразительное покашливание со стороны пассажирского сиденья.

Осаживаю себя, но эффект не длится долго. Вскоре я снова превышаю допустимую скорость и выписываю пару крутых восьмерок прежде, чем дать по тормозам и заглушить двигатель.

– Дрифтить по пустому ночному городу – особый кайф.

Не испытывая ни капли раскаяния, делюсь с Кирой мыслями и напористо тащу ее мимо консьержки к лифтам. Здесь, на двенадцатом этаже элитного жилого комплекса я снимаю просторные апартаменты. Здесь нам не будут мешать.

Шаг, другой, третий. Судорожный вдох. И гулкий выдох.

Расстояние до нужной квартиры я преодолеваю на автопилоте. Галантно пропускаю Киру внутрь, но на этом вся моя обходительность заканчивается.

Захлопнув дверь, я толкаю Ильину к стене и вынуждаю ее ухватиться за мои плечи. Адреналин с утроенной силой шпарит по венам, сердце долбит как бешеное, дрожь разбивает конечности.

– Никита…

Полузадушено сипит Кира, пока я сдергиваю с нее джемпер и ловко отщелкиваю застежку бюстгальтера. Нарочито медленно надавливаю на яремную вену и так же плавно скольжу большим пальцем вниз. Ровно на долю секунду замираю у маленького аккуратного пупка и в два счета расправляюсь с молнией Кириных узких темно-синих джинсов.

Теряя жалкие крохи терпения, срываю свою толстовку, спускаю штаны, протаскиваю колено между округлых бедер. Цепенею. Ощущения такие острые, что не передать словами. И не тормознуть хаотично вращающийся огненный торнадо.

Остается только подчиниться стихии и пустить все на самотек. Кусать Кирины пухлые губы. Оставлять метки на ее тонкой шее. Позволять коротким ногтям полосовать грубую кожу. И стирать все, что было «до».

– Никита…

Нестройно выдохнув, наконец, выгибается Кира и замолкает. Отлетаем с ней вместе. Еле на ногах держимся после сокрушительного прихода. Капельки пота катятся по лбу, подбородку, ключицам. Пульс частит, как у спринтеров, финишировавших стометровку. Кости превращаются в желе.

Отлепляемся друг от друга не сразу. Лежащие бесформенной кучкой вещи забываем на полу. Передвигаемся в спальню по беспорядочной траектории и еще несколько часов проверяем кровать на прочность.

Засыпаем, тесно прижавшись друг к другу. Тело к телу. Сплетенные пальцы. Одно дыхание на двоих. Магия, которая истирается с пришествием нового дня.

– Интересно девки пляшут.

Из объятий Морфея нас вытаскивает не будильник и не проскальзывающее в зазор между шторами солнце, ползущее по подушке. Это отец по-хозяйски вваливается в мою берлогу, падает в кресло и назойливо тарабанит по компьютерному столу.

Фиксирует нашу с Кирой плотно сцепленную композицию и брезгливо хмурится. Вынуждает Ильину затравленно опускать взгляд и натягивать простыню до самого подбородка.

– Знакомьтесь. Кира, это мой батя. Лебедев Сергей Дмитриевич.

– Бать, это Кира – моя девушка. Ты как, кстати, сюда попал?

Пытаюсь сместить акценты, но отец не ведется. Хлопает по подлокотнику и поднимается на ноги.

– Сказал консьержу, что у тебя потек кран и ты затопишь соседей, если я не перекрою воду. На телефон-то тебе не дозвониться.

– Да? Разрядился, наверное.

– Пойдем побеседуем, сын.

Батя первым уходит из комнаты, я же следую за ним, попутно обертывая вторую простынь вокруг бедер. Шлепаю на шум, раздающийся из кухни. Вытаскиваю из холодильника бутылку с водой, жадно к ней прикладываюсь, демонстрируя отцу расцарапанную спину, и запускаю обратный отсчет.

Три, два, один…

– Кинуть дочку Вершинина накануне слияния наших компаний, у тебя что вместо мозгов, Никитос? Опилки?

Глава 18

Кира

Тихо так – аж в ушах звенит. В спальне прохладно, задернуты шторы – спи, не хочу.

Но я почему-то открываю глаза ни свет ни заря и долго ворочаюсь, комкая простыни. Не получается поймать дзен – зудит что-то за грудиной.

В телефоне четыре не отвеченных сообщения от Павла и ни одного от Никиты. Лебедев держит слово и не тревожит меня в честно выторгованный отгул. А, может, просто свыкается с мыслью, что он отец практически взрослого ребенка.

Семь лет – это все-таки не шутки.

Немного поворочавшись, я окончательно прощаюсь с ускользающей дремотой и выбираюсь из кровати. Ныряю в длинный атласный халат темно-синего цвета и на цыпочках крадусь в кухню, тщетно надеясь на неспешный завтрак в одиночестве.

– Доброе утро, дочь.

Подскочившая раньше петухов мама встречает меня долгим сверлящим взглядом и возвращает внимание плите. Переворачивает успевший подрумяниться на тонкой сковороде блин и многозначительно хмыкает. Насупленные брови, сжатые в одну линию губы и прямая, как палка, спина выражают крайнюю степень неодобрения.

– Доброе утро, мам.

Выдаю после недолго молчания и иду к холодильнику, чтобы налить себе ананасового сока. Ледяной, он приятно щекочет горло и падает вниз, остужая горящие внутренности.

– Как спалось?

– Нормально, – односложно отвечает мама и с гулким шлепком кладет маленькое солнце в тарелку.

Ее движения четкие и вместе с тем какие-то рваные. Половник дзинькает о пиалу, лопаточка стукается о керамическую подставку. Она, наверное, очень переживает. Только мне больше не пять и не девятнадцать, чтобы показательно каяться и добиваться ее благосклонности.

– Хорошо.

Поведя плечами, я убираю тетрапак обратно в холодильник и на скорую руку сооружаю себе парочку бутербродов. Насыпаю в кружку растворимый кофе, заливаю его кипятком и с блаженством тяну ноздрями дурманящий аромат.

– Опять травишься этой химией?

– Мне нравится.

Снова пожимаю плечами. Переставляю посуду на стол. Устраиваюсь скрая, забивая на традиционное бабушкино «не сиди на углу, замуж не выйдешь». Вгрызаюсь в свежий бородинский и морально готовлюсь к новому раунду.

Успеваю нарастить щиты и поднять забрало, но все равно морщусь, как только мама седлает любимого конька.

– Кира, дочка, зачем ты отталкиваешь Пашу? Он ведь такой положительный. Не пьет, не курит…

Хочу добавить «и при слове задница падает в обморок», но вовремя прикусываю язык и прячу нос в чашке. Гипнотизирую темно-коричневую жидкость. Терпеливо выслушиваю все, что хочет озвучить мама, как и подобает примерному ребенку.