Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова Страница 25

Может, и Кире будет дышаться свободнее.

Деловой день тянется мерзкой, прилипчивой слизью. Встреча с Серовым, как всегда, коротка и по делу, и наемник снова исчезает.

Роман говорит с Кулаком по телефону: беседа бесит их обоих, но ввиду последних государственных пертурбаций — обоим надо и обоим приходится контактировать. Едва ли не сквозь зубы.

Кулак — необузданный чертяка, и Роман мог бы его уважать, если тот наконец бы очнулся и легализовался. Василий у них непризнанный король столицы, так сказать, де юре, а де факто — зачерпнул бездонным ковшом власть в самые сложные времена. Времена перемен и разборок после смерти деда. Власть, которую мог бы деюре унаследовать Карелин, но ему давным-давно похуй. Его устраивает этот город и этот масштаб. Но вот Кулаку не похуй.

Детдомовец Василий думает, что Брусу все на блюдечке досталось, с серебряной ложкой. А еще Василий в глубине души считает, что Брус — посмешище, а не криминальный авторитет, но вряд ли произнесет подобное вслух — ибо посмешище или нет по законам братвы, а вьебашить Карелин может сильнее, чем большинство паханов вместе взятых.

Многое из этого почти что правда, согласен Карелин с Кулаком, но только не все.

Далеко не все.

Кое-что… вообще не досталось.

Через час она отвечает, что не знает, куда хочет поехать, а затем чередует скептицизм с фразами, заканчивающимися только вопросительными знаками. Но если категорически не хотела бы — то отрезала бы сразу. Сомневается и не доверяет.

Карелин уже по второму кругу третьего десятка напредставлял, как он всласть оттрахает ее сразу по приезду в отель, и как усадит прямо на себя перед ужином и Кира будет беспомощно задыхаться, кончая и кончая, и как она позволит ему удерживать запястья и будет метаться под ним, а он будет долбиться и долбиться…

Рома смотрит в прорезь меж двух настольных мониторов и мышцы по всему скелетному каркасу заходятся слабым, коротким спазмом.

Ему стоило выбрать кабинет с окном, потому что сейчас как раз не мешало бы посмотреть во внешний мир. Но, конечно же, он выбрал тогда этот склеп, просторный и дальний, и ни разу не вспоминал об отсутствии естественного света.

Впервые в жизни ему плевать, что он — чертовски мерзкое животное, непригодное и лишнее. Плевать, потому что он тут уже на максимуме самоконтроля и дисциплины. Через ушко иголки он нынче выпускает себя наружу из многотонной махины сумасбродства и ярости. Махины, пожирающей топливо души денно и нощно, расплескивая адовый суп из кипятка и отплевываясь шипящими искрами.

Вот сейчас — это и есть его предел. За гранью сразу обрыв: высоты неисчесляемой, если смотреть вниз — дна не видно.

Впервые близко смирение, что ничего он с собой уже не поделает.

Надо хотя бы только так продержаться, но, блядь, как она сжимала его изнутри и тянулась со всхлипами, прижималась сладкими порозовевшими грудками, позволяя ему лизать и засаживать, лизать и засаживать, и мять соски без остановки, и это он еще не зашел в нее достаточно глубоко, вчера — это недостаточно глубоко, и, запечатываясь клещами, зубцами, оковами, он должен продержаться вот так дальше, с легкими срывами, но присутствием контроля, должен и продержиться, не слетая с катушек окончательно и не отпугивая ее…

Он предлагает Рим или Барселону, и она соглашается на Рим, и он собственноручно пишет менеджеру в частный офис забронировать то и это, и спланировать так и сяк.

Есть симпатичный бутик-отель в квартале от Испанской лестницы, и нужно зарезервировать хоть один приличный ужин. В разгар лета Рим тошный и душный, но он не будет тащить ее сразу в туманы Тосканы или ущелья Сардинии. Слишком уединенно и изолированно, она почувствует себя контролируемой, если рядом будет мало людей, а местность — слишком необъятной.

Карелин собирается не напортачить, поэтому на ресорты они полетят потом. Вдруг знакомые моря и курорты и острова и деревушки и кэмпы — сотни, на самом деле — приобретают иные образы у него в голове. Красочные и любопытные. Теперь он сможет поехать туда с ней. Может угадает, где понравится, а где — нет. Сам он перестал таскаться по заграничным Аманам и мишленовским кабакам несколько лет тому назад. Только иногда бронирует что-то хорошо знакомое для встреч с Фрезем, который, наоборот, в последнее время оприходовал отельную жизнь.

Хорошо хоть можно откинуть напряжение о случайной встрече с родителями, так как они тоже перестали путешествовать после того, как Карелин-старший впихнул себя в кресло мэра.

Вечером приходится проявить волшебные навыки переговоров, которых у Карелина никогда и не было. Уговаривает он Киру на поездку спокойно, с напускной расслабленностью. Петр может отправиться к семье Тимура, а ее работа…

Ее гребанная работа, где нужно будет взять дополнительный выходной, как-нибудь переживет. Кира-то сама явно раздумывает о смене трудоустройства, и он перестал давить, чтобы дождаться пока она дойдет до нужной кондиции. Сам он понятия не имеет, где она еще может работать. Ее специализация, политология, со скрипом открывает ящик Пандоры для его нервов, но пускай. Ерунда, на самом деле.

Положительный результат уговоров — подтверждение, что скорость, всегда уносящую его на поворотах, сбавить удалось. И удовлетворенное спокойствие теплится у него где-то в закромах грудины. Из которых потом точно выползет шипящей гадюкой, но это будет уже после.

А пока…

После водных процедур Кира несколько задумчивая. Предложение куда-то пойти она раньше отвергла явно искренне, потому что рассеяно крутит между пальцев кончик еще не до конца высохшей пряди и смотрит перед собой невидящим взглядом.

— Что такое, о чем думаешь?

— Я на самом деле очень хочу поехать. Просто боюсь, — она смешно выдыхает, надув щечки, — что вместо того, чтобы расслабиться, буду напрягаться, и тогда все коту под хвост.

— Я тоже. Надо просто забить и сделать. Потом поедем еще куда-нибудь, и как-нибудь уляжется все.

— Честно говоря, путешествовать, даже налегке, намного интереснее, чем по нашим ресторанам шляться.

— Я вижу, ты — домашняя птичка, что иногда не прочь упорхнуть.

Она смеется.

— Куда упорхнуть, Карелин? И да, я — домашнее растение. В том смысле, что тусовки и веселуха как-то мимо меня прошли. Как-то и времени не было, и желания тоже не было.

— Отчего умерла твоя мать? — спрашивает он будничным тоном.

— Рак, — пожимает Кира плечами. — И отсутствие денег, наверное. У меня заработать много возможности не было, а она дотянула без диагноза до того, что работать могла