Табу. Разбитые судьбы (СИ) - Екатерина Сокольская Страница 25

Пока я слушала хрипы в его легких, и мерила температуру, в палату прошла пожилая женщина.

— Мишутка, как ты тут? Я апельсинчики принесла тебе, — старушка виновато растянула губы в улыбке и заискивающе посмотрела на него. Она была похожа на провинившегося перед начальником подчинённого.

— Иисусе. Ба, ты в курсе, что у меня сыпь от них? — мальчишка закатил глаза, снова трагически вздыхая.

Да уж. С такой «внимательной» бабулей и я бы вздыхала.

— Хорошо, Михаил. Я сейчас проверю, есть ли на кухне блинчики и вернусь к тебе.

— Не женщина, а золото. Вот выпишут меня, и я приглашу тебя в ресторан, Мария.

Поперхнувшись воздухом, я закашлялась вперемешку с диким хохотом, всё-таки прорвавшимся из легких.

Жаль, что здесь бабушка. Хотела бы я увидеть родителей, воспитавших такого ребёнка.

Взявшись за ручку двери, я услышала громкие крики.

— Меня не интересует твоё мнение! Еще хоть слово скажешь, и гнить тебе за решеткой!

— О! Ну всё, бабуля. Выпрыгивай в окно. Отец прилетел. Думаю, ему будет очень интересно, как ты отвлеклась на старого хрыча Петровича и просмотрела, как я оказался в озере, — хищный взгляд предвкушающего взбучку ребёнка остановился на побледневшей женщине.

Она в свою очередь вскочила со стула, на который поместила свой внушительный зад, и подбежала к окну, словно действительно собралась прыгать.

Я открыла дверь, намереваясь утихомирить разбушевавшегося мужчину.

Передо мной в пол оборота съёжившись и сливаясь с белой стеной не только халатом, но и цветом лица, стоял Василий Степанович. Над ним, как волк над бедным кроликом нависал мужчина. Тёмные почти чёрные волосы с проседью аккуратно уложены. Дорогой костюм был слегка помят, а пальто расстёгнуто. Мужчина возвышался над Степанычем на целую голову. Он оскалился на врача, как будто собирается вцепиться ему в горло, если только с Мишей что-то случится.

Мужчина замер, явно почувствовав мой внимательный взгляд. Он вытянулся по струнке, замерев и расправив и без того широкие плечи. Брови разгладились и взметнулись вверх, как будто почуял добычу повкуснее.

Я словно снова погрузилась в ледяную воду, и она сомкнулась над головой, вырывая из лёгких последние пузырьки воздуха. Ноги приросли к полу, а тело заметно начало потряхивать. Мысли упорхнули из головы.

Моя броня треснула, разрывая всё внутри. Впилась в лёгкие. Сжала сердце. Хотелось бежать. Бросить всё и бежать, не разбирая дороги. Бежать так быстро, как позволяли дрожащие ноги. Упасть, забиться в тёмный угол и тихо поскуливать, прижимаясь к грязной земле. Только вот не было сил даже втянуть воздух, которого так не хватало.

Мужчина резко развернулся. От его чёрного тяжелого взгляда я, кажется, превратилась в горстку пепла. Так бы и было. Но видимо он не захотел, чтобы я так легко отделалась.

В один широкий шаг преодолев расстояние, он с силой впечатал своей мощной рукой меня в стену. Крошки старой штукатурки осыпались на мою макушку.

Пребывая в полуобморочный состоянии от страха и шока, я почувствовала, как отец Миши сдавил мои плечи длинными пальцами. С каким-то маниакальным пламенем в глазах всмотрелся в моё лицо.

— Ты! — сдёрнув с моего лица маску, он подтянул моё безвольное тельце выше, заставляя вставать на носочки и молить самого дьявола о защите. Бог мне не поможет.

Глава 20. Дима

Может ли судьба опустить меня ещё ниже? Ниже всей боли и грязи, что я прошел за эти десять лет. Ударить ещё больнее. Стоило только расслабиться и поверить своим же уговорам, что это было давно и не было никакой детской влюбленности, что мое сердце вообще не способно на любовь… Эта глупая наивная девчонка вновь обрушилась на меня, как шестибальное цунами. Выбивая воздух из легких, ломая мой устоявшийся спокойный мир. Заставляя почувствовать себя тем глупым подростком, который считал, что достаточно лишь одного взгляда её зеленых глаз и мы всё преодолеем.

Давным-давно я наблюдал за ней издалека, словно чёртов маньяк. Видел, как из ребёнка она превращалась в нескладного подростка. Что-то шевелилось в груди, когда обижали все кому не лень. Хотелось сжать её в объятьях и оградить от этого грёбаного мира.

Я верил, что эта рыжая чертовка с разбитыми коленками мой ангел, который будет рядом всю жизнь. Что мы вместе будем взрослеть, становиться личностями. Пойдём вместе под венец под марш Мендельсона, глядя друг на друга влюблёнными глазами. У нас появятся дети. Интересно, какими бы они были? Такими же самостоятельными, как мой Мишка? Дочка наверняка была бы на неё похожа. Рыжеволосая с конопушками на носу.

Глупая детская наивность…

Мечты остались лишь мечтами. Теми, что заставляли внутренности сжиматься, осознавая, что я сам всё сломал. Именно так и должна она считать, обвиняя меня в поломанном детстве. Это Я мерзавец, а она лишь ни в чём неповинная жертва обстоятельств и моего дурного характера.

Ей так будет лучше. Пусть ненавидит меня, считает чудовищем, которому наплевать на её любовь, чем знает правду.

Ни к чему ей это всё.

По совету Дастагуль двигался дальше. Жил своей жизнью. Не искал. Надеялся она счастлива, не смотря на всё, что я сотворил с ней. Ведь вся истинная её красота внутри. И не за зелёные глаза я полюбил.

Найдется в её жизни такой человек, который будет рядом несмотря ни на что. Как должен был быть рядом Я. Как обещал, обнимая и приглаживая торчащие в разные стороны рыжие кудряшки.

Тварь. Какая же я тварь. Нужно было всё сделать по-другому. Но когда в крови бушует злоба на весь мир, на себя и на неё тоже, голова становится лишь частью тела. Мозги не функционируют.

До сих пор не укладывалось в голове, как я мог слететь с катушек в том домике лесника. Как я мог так поступить с этим нежным человечком, которого клялся оберегать? Которого любил больше жизни. И думал, что разлюбил…

К матери Мишки я и сотую часть этого не ощущал.

Я и женился на ней, заранее понимая, что не полюблю. Это и к лучшему. Любовь затуманивает рассудок. Ты смотришь на жизнь, как в калейдоскоп. Каждый день новая радужная картинка, отличающаяся от предыдущей. Каждый день, как взрыв конфетти. И вот ты уже зависим от неё. Ты пытаешься сделать этого человека самым счастливым на свете, не задумываясь о правильности действий. Ты становишься пустой марионеткой, которой управляет предмет твоего обожания.

Ольга не смогла вить из меня верёвки, потому что мой разум всегда был холоден. Я чувствовал,