Яков Шехтер - Каббала и бесы Страница 25

Лет пятнадцать назад мы с семьей отдыхали в «Кинаре» – пансионате для религиозной публики. В августе возле Кинерета страшная жара плюс высокая влажность. Озеро ведь в низине, метров двести ниже уровня моря; парилка, как в финской бане. Но в «Кинаре» было замечательно – домики прямо на берегу, в каждом мощный кондиционер, а если лежать в плавках у самой воды – то даже прохладно. Пляж, как вы понимаете, был раздельный – жена забирала девочек на свою половину, а я с сыном шел на свою. Ему тогда исполнилось восемь, и он вместе с другими мальчишками целый день играл в футбол прямо на пляже. Свободного времени у меня было достаточно, я взял с собой «Агаду»[79] Бялика и принялся за чтение.

Проблема в пляжном чтении состоит в том, что Святые Книги в плавках изучать не принято, а читать светскую литературу мне давно неинтересно. Поэтому пришлось найти нечто, расположенное между тем и другим.

Однако чтение меня не развлекало, а раздражало. Сами по себе истории были извлечены из Талмуда абсолютно точно, но вырванные из контекста, расположенные в странной последовательности, они производили очень неприятное впечатление. Словно кто-то рассказывает анекдоты про праведников. Анекдоты сами по себе пристойные, но физиономия у рассказчика глумливая, а улыбка на губах непотребная. Я то и дело возмущенно взмахивал руками, а иногда даже вскакивал с места и нервно прохаживался по пляжу.

Мой сосед под зонтиком, мужчина лет сорока с аккуратной подстриженной бородой, наблюдал за мной с некоторым недоумением. Вид у него был спортивный: хорошо развитые плечи, крепкий торс, почти без наплывов жира, выпуклые бицепсы. Люди, с детства занимающиеся Учением, смотрятся по-другому. «Скорее всего, это человек недавно соблюдает заповеди», – подумал я и снова погрузился в мир «Агады» Бялика и Равницкого. Наверное, я так увлекся, что потерял контроль и громко произнес неподобающее слово. Сосед осторожно прикоснулся к моему плечу и спросил:

– А зачем вы взяли в руки недостойную книгу?

Я ответил, и завязался разговор. Мы познакомились, его звали Боаз, и он оказался весьма интересным собеседником. Время до обеда пролетело незаметно. В столовой мы сели рядом, выяснилось, что наши жены познакомились еще вчера и понравились друг другу. После дневного сна мы снова встретились на пляже и продолжали беседовать об Учении, книгах, политике, воспитании детей, арабском вопросе – словом, обо всем, что может прийти в голову. Единственная тема, которой мы не касались, были наши личные судьбы – биографии. В религиозном мире частная жизнь человека священна – не то, что у тех, кто называет себя «свободными». Там, едва познакомившись, сразу начинают чесать языком, выбалтывая подробности не только собственной интимной жизни, но и всю пикантерию о знакомых и сослуживцах.

Боаз не расставался с сотовым телефоном, откладывая его в сторону, только когда заходил в Кинерет. Но даже по шею в воде он то и дело бросал настороженный взгляд на телефон, аккуратно уложенный на столик под зонтом. Я сразу понял, что он работает в какой-то серьезной организации и даже в отпуске постоянно готов к вызову.

Его ожидания оказались ненапрасными. Дня через три, когда мы уже почувствовали себя друг с другом накоротке, зазвонил телефон. Боаз ловко подцепил его и приставил к уху. Выслушав несколько фраз, он коротко бросил: «Скоро буду, без меня ничего не предпринимайте», – и поднялся из кресла.

– Слушай, Вульф, – сказал он, – я должен срочно уехать, передай моей жене, что меня вызвали на работу.

Я молча кивнул, и Боаз поспешил к выходу. Не знаю почему, но его внезапный отъезд напомнил мне такое же поспешное расставание с Ливио. Почему, отчего, мало ли с кем я внезапно расстался за прошедшие годы – не могу объяснить. Память наша работает по своим законам; иной раз случайное слово, обрывок мелодии или запах перекидывают мостик между совершенно разными событиями.

Вернулся он после ужина. Я как раз выходил из ворот «Кинара» на ежевечернюю прогулку вдоль озера, когда его машина свернула с главного шоссе и, ослепив меня фарами, въехала на стоянку. Боаз устало выбрался из автомобиля и пошел мне навстречу. На нем была форма полицейского офицера, я присмотрелся к знакам отличия и невольно присвистнул. Мой разговорчивый сосед оказался очень важной птицей, из тех, кого показывают по телевизору в вечерних выпусках новостей. Наверное, он заметил мое удивление, потому что на следующий день наш разговор сразу потек по совсем другому руслу.

Впрочем, тему задал я сам, упомянув, опять не знаю почему, о Ливио, интересном собеседнике, с которым я расстался внезапно и навсегда.

– Ты знал Ливио?! – воскликнул Боаз в величайшем волнении.

– Как не знать, он в нашей ешиве был принят как свой. Только я уже много лет о нем ничего не слыхивал. Но, я так понимаю, что и ты был с ним знаком?

– Знаком, еще как знаком. А не рассказывал ли он тебе… хотя нет, не думаю, но впрочем, почему бы и нет… одного странного происшествия, случившегося с ним в Ямите?

– Ты имеешь в виду встречу с молодым нахалом, полицейским офицеришкой, – произнес я и чуть не прикусил язык. Но было поздно, слово сорвалось, и Боаз его услышал.

– Да-да, именно с офицеришкой. Ты правильно определил мое тогдашнее состояние.

– Так это был ты?! Извини, не хотел обидеть.

– Я, именно я, – произнес Боаз с расстроенным видом. – И мое нынешнее положение, – провел рукою по бороде и пригладил на голове черную кипу, – есть памятник нашей последней встрече.

Я расскажу тебе всё, – продолжил он после минутного перерыва. – О том, как обидел твоего друга и как Ливио мне отомстил.

Боаз передвинул кресло, скрываясь в тени зонта от подкравшегося солнца, сделал несколько глотков из бутылки с минеральной водой и начал рассказ.

Семь лет назад у меня родился сын. С этим мальчиком связаны самые счастливые минуты моей жизни и самые тяжелые воспоминания. В те годы я считал себя свободным человеком и думал, будто вся жизнь, ее течение и прихоти повинуются моей воле. Любая цель может быть достигнута – так мне казалось – стоит лишь приложить усилия, быть настойчивым и спокойным. Существовало, конечно, понятие удачи, но и она всегда сопутствует тому, кто упорен и трудолюбив. Я быстро делал карьеру, и продвижение по службе подтверждало мою правоту. Выселение Ямита и решительные действия во время операции еще больше подняли мой авторитет в глазах у начальства, мне сулили высокие посты – и не обманули; я действительно достиг очень многого.

Угрозы ешиботника на крыше Ямитской ешивы не произвели на меня ни малейшего впечатления. Я забыл о них уже на следующий день, вернее, думал, что забыл. Карьера продвигалась весьма успешно, и, получив первое, очень ответственное назначение, я решил жениться. Точнее, мне прозрачно намекнули, что хотели бы видеть человека, облеченного столь значительными полномочиями, не просто семейным, а отцом, и желательно нескольких детей. Ведь принимающий каждый день щекотливые решения должен быть прочно укоренен, а главное – соответствовать принятому в обществе стереотипу.