Анна Бабяшкина - Мне тебя надо Страница 25

— Может быть, водочки? — флегматично спросил он.

Почему-то я так же флегматично кивнул ему в ответ. Хрен его знает, как так получилось, но я нажрался до «вертолетов». Я просто пил. И пил. Что-то жевал. И снова пил. Не задумываясь. Не помню, чтобы я о чем-то думал или чтобы у меня шел какой-то внутренний монолог. Нет, только пустота. Я бы соврал, если бы сказал, что мне был по фигу уход Олеси. Разумеется, я не был влюблен в нее. Но тихой сапой она все-таки слегка просочилась мне в мозг. Черт! Заводишь себе хомячка для научного опыта, а и он норовит в душе прописаться! Всякая тварь заходит к тебе внутрь без тапочек и гадит! Конечно, виноват во всем был я сам: нельзя привязываться к подопытному материалу. Первая заповедь естествоиспытателя. Помню, что я мучительно пытался придумать вторую и третью заповеди естествоиспытателя, но, хотя водка еще и оставалась, мысль на этом остановилась.

Так что на следующий день, когда я сдавал в гостинице в срочную стирку вчерашние джинсы, все в масляных пятнах и следах от кетчупа, я вытащил из кармана салфетку всего лишь с этой одной записью: «Заповедь № 1. Не привязываться к подопытному материалу». Меня еще изрядно поднакрывало после вчерашнего. Я спустился в гостиничный бар, заказал пиво и, уже не задумываясь, настрочил продолжение:

«Вторая заповедь естествоиспытателя: гуманность — не научное понятие. Жалость — это не вакцина. Первая уже никому не помогает, а вторая, возможно, еще сможет кого-то спасти».

«Третья заповедь: подопытные хомячки не должны голодать, иначе они исхудают и просочатся сквозь прутья клетки. Кормите своих маленьких питомцев!»

Кодекс исследователя был составлен. Тут я вспомнил кое-что еще про вчерашний вечер. Видимо, я был уже совсем невменько, потому что звонил маме и требовал у нее номер Танькиного мобильника. Она говорила, что не знает ее номер. «Так пойди к дяде Мурату и возьми!» — командовал я. «Иди проспись, сынок», — советовала мама. Чччерт! Вот это уже совсем лишнее.

Официант забрал пустую кружку и спросил, не стоит ли повторить. Я излишне резко отказался и попросил кофе. Не хватало мне только опять уйти в запой. Хватит. Такой опыт у меня уже был, когда я сидел один в Твери в пустой квартире, бухал и, ужравшись, звонил Таньке. Трезвым я не позволял себе такого. Наверное, я для того и напивался, чтобы разрешить себе позвонить ей несмотря ни на что. Кажется, каждый раз я говорил ей одно и то же: «Знаешь, когда мне плохо, мне почему-то хочется позвонить тебе. Только тебе». А плохо мне было почти постоянно. Так продолжалось месяца два. Пока у меня не хватило мозга позвонить ей трезвым и попросить (очень попросить) поменять номер телефона. И никогда мне его не давать. Даже если я буду умолять. Она выполнила эту причуду. Похоже, даже обрадовалась — к тому времени я, должно быть, изрядно поднадоел ей со своими ночными соплями из прошлого. Конечно, я еще пару недель заливался до макушки и пытался дозвониться до нее по старому номеру, который я до сих пор помню наизусть. А тогда он у меня вообще не выходил из башки. Потом я собрался. Через несколько месяцев уехал в Москву. И совсем прекратил пить — мне неприятно вспоминать то мое двухмесячное состояние.

Поэтому мне особенно не понравилось то, что я вчера так легко поддался на такую ничтожную провокацию, как объявление Олесей манифеста о независимости. Не надо мне таких флэш-бэков.

Сегодня я уже смотрел на ситуацию трезво. В сущности, не произошло ничего страшного. Очень типичная ситуация: у девки другой мужик. Довольно стандартный бизнес-кейс, хорошо описанный в специальной литературе. Взять хоть того же «Евгения Онегина»: Оля Ларина+Ленский+Онегин. Правда, описанный там выход из кризисной ситуации мне не подходит. И вот еще подходящий пример: «Горе от ума». Соня Фамусова и два ее мужика: Чацкий, который, прямо как я, шлялся где-то по командировкам. И Молчалин — карманный вариант поклонника. Как там у классика? «Душа здесь у меня каким-то горем сжата, // И в многолюдстве я потерян, сам не свой». Грибоедов, впрочем, так же как и Пушкин, не написал ничего дельного на тему «как вернуть бабу». И у Чацкого, и у Ленского не выгорело. Но и из отрицательного чужого опыта можно делать выводы.

Во-первых, мне точно не стоит уходить в запой и скулить Олесе в трубку, как мне без нее херово и как мне ее не хватает, как это было с Танькой. Это не работает.

Во-вторых, мне не стоит изображать Ленского и вызывать на дуэль этого другого мужика и пытаться набить ему харю. И девку не верну, и фейс товарный вид потеряет.

Мне не стоит язвить и саркастически вопрошать, как Чацкий: «И на кого ты меня променяла? Вот на это ничтожество?! Да я же круче и умнее во сто крат!»

Придется изобрести что-то свое. На этот раз я должен справиться с этой, в сущности, безыскусной задачей. Ведь это же просто, правда, — вернуть бабу? Для начала неплохо бы назначить Олесе новую встречу. Я вытащил мобильник и набрал ее номер. Тот самый номер, который она получила от меня в феврале вместе с мобильником на вокзале, когда я уезжал. Но он был отключен. Я заподозрил, что, отказавшись от меня, она похерила и мою симку, и мой подарочный телефон. Ее прежний номер у меня не сохранился. Я хотел было вспомнить, где она живет, и даже вызвал такси. Мы долго кружили по каким-то рабочим окраинам, но визуальная память оказалась никудышной. Я не мог вспомнить ни ее двора, ни ее дома. Ведь зимой мы приезжали туда всегда в темноте. Дорогу таксистам подсказывала она, а я в полумраке и полудреме вдыхал запах надушенного песца вокруг ее шеи. Я помнил лишь, что перед домом была горка, блестевшая в свете фонаря ледяным горбом. Сейчас вообще все выглядело по-другому. Город пах не сыростью и подвалом, а цветущей черемухой. Все зеленело, а каждый куст скрывал романтично отгороженную от внешнего мира скамейку. Это был другой город. Гораздо более южный и интригующий. И в нем мы уже были врозь. Я прокатался до вечера. На закате я отчалил назад в Казань.

Вернулся я из Самары обескураженным. Еще по дороге сочинил письмо для Олеси. Как только зашел в номер, тут же залез в компьютер, чтобы отправить ей послание.

Во «входящих» на «Мамбе» меня ждало письмо от Камиллы. Она почему-то решила назначить меня кем-то вроде своего духовника и принялась доказывать мне, что она не пропащая девка, а тонкое мятущееся существо с духовными запросами. И пусть формально ее поведение не безупречно, но мотивы — прекрасны. Не знаю, почему вдруг для нее сделалось важным, что я про нее думаю?

«Да, мы провели с Артемом вместе несколько лет. Да, все это время он говорил, что любит меня, а я в ответ говорила, что люблю его. И то и другое было неправдой. Так бывает. И бывает с не самыми плохими людьми, — писала Камилла. — Как ни крути, а у человека очень велика потребность в другом, потребность пережить любовь, ощущать себя любимым и самому любить. Потребность раствориться. Есть счастливчики, на которых любовь нападает сама, и они в ней купаются, сами не ведая своего счастья.